—Спрашивайте,— резко ответила женщина.— Я отвечу на ваши вопросы, но знайте, что и вам придется ответить за ваши действия. Мой муж так этого не оставит. Есть власть в нашей стране, истинно народная власть.
—Хорошо,— вмешался в разговор Сосновский.— Итак, начнем с анкетных данных, которые мы обязаны внести в протокол допроса.
—Ваши фамилия, имя, отчество?
—Рубцова Анастасия Ивановна,— с вызовом ответила женщина.— К чему эти вопросы, если перед вами лежит мой паспорт?
—Год рождения?
—Тысяча девятьсот первый.
—Девичья фамилия?
—Захарова.
—Дочь зажиточного крестьянина Ивана Захарова, который в тысяча девятьсот четырнадцатом году поставил в районе первую мукомольню на реке?
—Это преступление против советской власти? Мое преступление? А мои заслуги перед властью уже не в счет, моя общественная работа…
—Ну-ну,— махнул рукой Сосновский,— перестаньте вы! Мы же сейчас не об этом, мы пытаемся установить вашу личность.
—Что?— Глаза женщины метнули молнии, она плотно сжала губы и сложила на груди руки, не подозревая даже, что выдает свое волнение таким жестом.
—Вы меня прекрасно расслышали,— улыбнулся Сосновский и открыл папку, лежавшую перед ним на столе.— Не надо тянуть время и задавать бессмысленные вопросы. Давайте уж по существу.— Он вытащил из папки фотографию, на обороте которой указана фотографическая мастерская, где был сделан снимок.— Что у нас здесь? Здесь у нас фотография молодой четы, сделанная в тысяча девятьсот двадцать шестом году в мастерской на улице Революционной в Хабаровске. Симпатичная пара, не правда ли? Думаю, и у вас в доме есть такая фотография.
Сосновский продемонстрировал фото Рубцовой, потом снова повернул его к себе, переглянулся со следователем.
—Вы со своим мужем Захаром Пантелеевичем Рубцовым. Вы хорошо выглядите, очень молодо. Но у меня есть основание полагать, что вы были против фотографирования на память. Что за старорежимные поступки, правда? А все почему?— Сосновский театрально развел руками, а потом вытащил из папки вторую фотографию.— А все потому, что есть и еще одно фото! Тоже очень интересное и симпатичное. Сделано оно было тоже в Хабаровске, но только в тысяча девятьсот семнадцатом году знаменитым в те времена инженером и фотографом Лисовским. Здесь изображен мужчина, статный, солидный, с усами и в военной форме. И женщина с красивой прической и в богатом платье. Видать, от лучшей портнихи того времени. О, да тут еще и девушка, выпускница женской гимназии. Или еще гимназистка? И как похожи эти девушки на двух фото. Трудно ошибиться, а, товарищ следователь? Тем более что разница всего девять лет. И даже надписано фото мужским размашистым почерком. «Любимой сестре Надежде и племяннице Анастасии». И подпись. «П.П. Иванов».
—Это провокация,— тихо ответила женщина и опустила голову.
—Да нет, это правда. Вас опознала горничная вашего дяди. Вы не крестьянская дочь Анастасия Захарова, вы племянница бывшего командира Сибирского казачьего корпуса генерал-лейтенанта Пал Палыча Иванова-Ринова. Он как раз после Февральской революции был переведен из резерва Кавказского военного округа на Дальний Восток и назначен командиром 1-го Сибирского казачьего полка. Это в тысяча девятьсот восемнадцатом году, когда Пал Палыч начал здесь активную подпольную антисоветскую деятельность, он взял еще и псевдоним Ринов.
—И на этом основании вы считаете меня врагом советской власти?
—Ну, вот вы и признались в присвоении чужой биографии и документов. Хорошо,— кивнул следователь.— Не ахти какое преступление, но подозрения возникают. А зачем вам это понадобилось, если вы не скомпрометированы перед существующей властью? Дворянское происхождение — это не преступление. Даже в Красной армии служат в высоких чинах бывшие дворяне, бывшие царские офицеры, которые хотели верой и правдой служить своему народу.
—Мы все тогда боялись,— зло бросила женщина.— Немало случаев было расправ над людьми только по причине их происхождения.
—Муж знает?
—Нет,— мгновенно и почти не задумываясь ответила женщина. Как-то слишком поспешно ответила, как будто ждала этого вопроса и заранее приготовила на него ответ.
В паровозном депо было шумно, парило и пахло мазутом. Как всегда, еще в детстве, Сосновский завидовал машинистам. Они едут куда хотят, как думалось ему по малолетству, видят разные страны и могут гудеть и выпускать из паровоза клубы пара. Сейчас, глядя на мужчин в замасленных фуфайках, шапках и с огромными ключами и масленками, он с усмешкой вспомнил свои детские мечты о том, чтобы стать машинистом. Вот она обратная сторона медали, пар и люди, испачканные в мазуте, пропахшие им. Начальник цеха шел рядом и все пытался что-то рассказать Михаилу, но Сосновский из-за шума разбирал лишь одно слово из трех и только улыбался в ответ.
Наконец они дошли до слесарного участка и вошли в большое помещение с низким потолком. Здесь было потише. Несколько верстаков с тисками и набором инструмента, два станка. Один токарный, второй заточной, насколько понял Сосновский. Начальник цеха подвел гостя к пожилому невзрачному мужчине в старой засаленной кубанке и сказал:
—Вот! Это и есть Захарченко Иван Матвеевич. Матвеич,— позвал он мужчину,— оторвись. Этот товарищ к тебе. Поговорить надо.
Мужчина повернулся, кивнул, не проявляя никокого интереса, и принялся вытирать руки ветошью. В цеху, кроме Захарченко, было только двое рабочих. Один обтачивал напильником какую-то деталь, а второй корпел над замасленным чертежом, почесывая задней стороной карандаша то лоб, то висок. Матвеич отвел гостя в курилку, где стояла лавка перед большим ржавым ведром, в котором в коричневой жиже плавали окурки. Взяв папиросу «Казбек» из коробки, которую предложил Сосновский, рабочий закурил и затянулся, пробуя папиросу на вкус. С шумом выдохнул.
—Я из Госархива, Иван Матвеевич,— сказал Сосновский.— У нас сейчас готовится подборка материалов о Гражданской войне, партизанском движении в Приморье. Ищем героев, знакомимся с судьбами, стараемся, чтобы народ, и особенно подрастающее поколение, не забыл подвига бойцов революции.
—Дело хорошее, нужное,— с солидным видом кивнул Захарченко.— Особливо для молодого поколения. Еще немного, и не останется тех, кто помнит, кто сражался. Время летит, память людская слабеет.
Сосновский не имел ни малейшего представления, чем занимается Госархив и правильно ли он назвал эту организацию. Но само словосочетание вкупе с началом «Гос» казалось простому человеку солидным, должно было вызвать уважение и желание поделиться воспоминаниями. Теперь оставалось самое сложное. Разговорить старого партизана, заставить вспоминать. Бывает, что в таких случаях отмахиваются от «дармоедов-писак» и снова идут работать, потому что приносят своей работой реальную пользу стране, а эти… Но Захарченко понял и отнесся правильно.
—Вот вы, Иван Матвеевич, воевали тут, кажется, в партизанском отряде Головлева.
—Ну, как сказать. Это уж почему-то повелось так считать, что отряд Головлева. А Головлев просто создал первую партийную подпольную ячейку под белыми. Он создал первые вооруженные группы, а потом уж по его подобию и с его помощью и другие создавались. У начала, у истока он стоял, верно. У меня-то другой командир был. Нашим отрядом командовал Сиречин Макар. Бывший унтер артиллерийский, в германскую еще воевал, раненый был.
