—Сень, я есть хочу,— послышался голос сестренки.— Мне холодно.
—Сейчас я тебя покормлю. Сейчас согреемся,— уверенно сказал мальчик.
Нехорошие дяденьки, которые увезли их из квартиры и привезли сюда, велели не выходить, потому что в тайге хищники и мороз. Сказали, что сами за ними придут. И еду оставили, и воду. Печка старая, ее топить сильно нельзя, иначе лопнет, и где щель образуется, там дымить станет, и можно угореть. Но в этой странной печи топка большая — если в ней огонь развести, то греться можно как у костра. Огонь будет не печку нагревать, а сразу воздух в доме. А дом крепкий, тепло не уйдет.
Краюха хлеба, четыре банки тушенки и ведро воды. Это хорошо! Сеня потоптался у старинного сбитого из досок стола. Ножик есть. Большой, не очень острый. Сломанная ложка есть, три мятых жестяных кружки и закопченный чайник. Ну-ка мы сейчас, обрадовался Сеня. Как дед учил банки открывать ножом! Хлеб резать ржавым ножом Сеня не стал. Решил, что лучше его так ломать и есть. А вот ложку он починил, прикрутил палочку взамен отломленной ручки. Теперь есть чем горячее хлебать и мясо кусочками доставать из банки. Такая еда согревает не хуже огня. Открытая банка тушенки, которую он поставил ближе к огню в печку, уже булькала, источая удивительный армат. Катя даже застонала от желания поскорее съесть мясо.
Ели, забравшись с ногами на лежанку. Одну ложку Катя, одну Сеня, так и черпали из горячей банки вместе с горячим жиром. А потом пили кипяток. Катя согрелась и сразу стала засыпать. Да и в доме стало заметно теплее. Уложив сестру на деревянную лежанку, Сеня укрыл ее своим пальто и стал ходить по дому, заглядывая в единственное окно, закрытое двумя кусками стекла внахлест. Потом решился приоткрыть дверь и высунуть нос на улицу. К его большому удивлению, никого снаружи не было. Получается, что эти дядьки и взаправду сказали, что нужно сидеть и не выходить, а то звери съедят? А сами уехали, пообещав вернуться завтра.
Старясь двигаться активнее, чтобы не замерзнуть, Сеня побегал вокруг дома, осмотрелся, потом увидел старую лестницу, сделанную из бревна и набитых к нему перекладин. Лестница была старая, трухлявая, но Семен рискнул подняться по ней на крышу. Отсюда он увидел больше, чем снизу. Деревья от дома к реке расступались, и был виден другой берег, заснеженный и крутой. В другой стороне высились сопки, одна выше другой. А правее — высоченные деревья. Там непроходимая тайга. А вдоль реки наметено снега, там камни большие и не очень. Идти трудно. Его с Катей привели со стороны реки, Сеня это запомнил. На машине привезли, а затем шли пешком. Потом, когда дети устали, старший достал из-под большой ели волокушу, детей посадили на нее, как на санки, и пошли быстрее.
Сеня вернулся в дом и сел на лежанку рядом с сестрой. Катя повернулась на бок, потянулась и захлопала глазами, глядя на брата. Мальчик сделал лицо как можно серьезнее, как это делал дед Зосима.
—Катя, мы сейчас с тобой соберемся и пойдем домой. Сами, пока эти дядьки не вернулись. Поняла меня? Дядьки плохие, они хотят нашему папе плохо сделать и для нашей Родины тоже. Мы должны убежать в город и сообщить о дядьках в милицию.
—А как же мы пойдем по тайге? Мы же дороги не знаем, заблудимся, замерзнем!
—Ты не бойся, я же с тобой. Со мной не пропадешь.— Сеня взял сестру за руку и слегка ее сжал.— Забыла, как нас дед Зосима учил? А я помню все, что он говорил. Тайга наша, она против врагов и за нас. Она нам поможет.
Самое ценное — это спички. Оба коробка, которые Сеня нашел в доме, он спрятал под одежду, рассовав по разным карманам. Хлеб, три банки тушенки и две кружки он сложил в старый кусок холста, связал его за углы и перекинул через плечо. Катя с уважением смотрела на брата, как деловито, совсем по-взрослому он действует. Поправив на сестре пальтишко и платок, Сенька решительно сказал:
—Ну, все, Катя, теперь не отступать и не хныкать. Идем с тобой домой, к папе.
«А за машину мне влетит»,— подумал Сосновский, стоя перед открытым капотом «эмки». Двигатель парил и потрескивал. Михаил очень спешил, и думать о машине было некогда. Либо успеет, либо нет. И вот перегретый движок заклинило, он стоит посреди леса в пятнадцати километрах от дороги, по которой, может, раз в неделю и проезжает машина или деревенская подвода.
Четыре часа назад Сосновский подъезжал к железнодорожному переезду. Перед ним шла «полуторка», крытая брезентом. Она проскочила перед ним слева, когда Михаил выезжал с деревенской грунтовки на шоссе. Он даже не особенно обратил внимания на эту машину, думая о своем. Машина скрылась за поворотом дороги. Здесь дорога вообще была довольно извилистая. Лес обступил дорогу со всех сторон, и Сосновский гнал свою машину, то набирая, то сбавляя скорость. Он думал о Рубцовых, о погибшем заместителе главного инженера ГРЭС. И о том, как же им все-таки выйти на диверсантов, на их явно существующую сеть, обосновавшуюся на Дальнем Востоке и начавшую активно действовать.
В принципе, Шелестов был прав, заявив, что не стоит отвлекаться на мелкие диверсии, которые являются лишь отвлекающими действиями и совершаются теми, кто никак не связан с главной диверсионной группой. Если их и брать живыми, то они все равно ничего не смогут рассказать. Задание передано по разовому каналу связи, подготовка взрывчатки и других средств произведена не ими. Задача этих людей, которых использовали втемную, прийти в указанное место… и осуществить диверсию в нужное время и в нужном месте. И все. На разработку этих групп не стоит тратить время. Пусть ими занимаются местные органы. Группе Шелестова нужно вычислять те объекты, которые враг считает стратегически важными и на которые он обязательно совершит атаку. И тут перед группой стоит сложная задача. С одной стороны, предотвратить нападение, с другой — не вспугнуть диверсантов, дать им возможность начать операцию и только потом взять. Всех!
Где и когда они проявят себя? Это неизвестно, об этом можно гадать с определенной степенью точности, но все равно гадать. Гадать, учитывая японскую специфику. Здесь готовит диверсию не немецкая разведка, а японская. Этих не перевербуешь. Любого немецкого разведчика можно перевербовать, можно заставить отказаться от своих намерений, можно даже убедить вообще не служить Гитлеру. Японские же фанатики пойдут на все: будут предавать, лгать, продавать и покупать, жизнью своей пожертвуют, но задача будет выполнена. Никаких преград, только выполнение воли императора и служение ему.
Сосновский смотрел на дорогу, на высокие кроны деревьев, которые сходились порой над дорогой, создавая арку. Местами по краям дороги молодые сосны, кедры и ели сменялись мощными ельниками, где деревья покрывали несколько метров земли могучими лапами нижних ветвей. Могучие, как богатыри из детских сказок. Невольно чувствуешь себя муравьем, затерявшимся в этом дивном мире, из которого никогда не выбраться. И тишина в тайге зимой стоит такая, что аж в ушах звенит. А уж когда птица пролетит между деревьями, хлопая крыльями, когда от мороза затрещит ствол дерева или ветка, когда дятел начнет долбить кору, тогда эти звуки разносятся, кажется, на несколько километров в округе. Удивительный мир.
И тут справа мелькнула фигура человека. Сосновский успел повернуть голову и заметить высокого человека в полушубке и, кажется, с портфелем в руке. Кого это понесло в лес в таком месте? Хотя в каком таком месте? Скоро переезд, там железнодорожник дежурит. Не дикие места, шоссе все-таки. Может, кто из местных? Решив не останавливаться, Михаил проехал еще почти километр, подумав, что спросит на переезде, кто тут может ходить по лесу и есть ли поблизости населенные пункты или полустанки.
