—Да не о том я,— недовольно возразил Шелестов.— Можно же и по-другому делать, не задевая самолюбия человека. Крапивин мужик толковый, поймет!
—Вот я и думаю, что поймет,— нахмурился Коган.— И я не каждый день так делаю. Хочешь, извинюсь?
Спор прервал телефонный звонок внутреннего телефона, и Шелестов тут же схватил трубку. Звонил дежурный, доложил по просьбе Шелестова о том, что приехал начальник управления. Через пять минут вся группа собралась в кабинете Крапивина. Тот за это время успел раз пять поговорить по телефону, дать два раза секретарю поручение и один раз приличный нагоняй. И когда рутинная деятельность закончилась, Крапивин встал, задернул занавеску на окне, чтобы солнце не слепило глаза, и деловито сказал:
—Насчет японцев я сведения получил. Твое требование, Борис Михайлович, не принимать пока никаких мер в том районе, я подтвердил. Теперь еще кое-что интересное!
Коган победно посмотрел на Шелестова, и тому оставалось только покачать головой. А полковник продолжал рассказывать о том, что среди небольшого, но все равно регулярного потока информации и заявлений от граждан о том, что тот или иной человек вредитель и враг народа, иногда все же встречаются и стоящие сведения. Поэтому оперативники все равно проверяют каждый сигнал.
—Это некто Олег Дмитриевич Усатов. Работает инженером по снабжению на Амурском патронном заводе в поселке Тетюши. Возникли у него, понимаете ли, подозрения, что враги завербовали специалиста из складского хозяйства, Владимира Сергеевича Петрова. Не будь это патронным заводом, который мы с вами сами внесли в свой список первоочередных…
—Когда это было?— Шелестов мгновенно ухватился за это сообщение.
—Да вот только что звонил оперативник. Как только я приехал, меня с ним и соединили. Я приказал: обо всем, что касается нашего списка предприятий, как потенциальных объектов для диверсий, докладывать немедленно в любое время суток.
—Я бы не особенно реагировал, если бы это случилось три недели назад или месяц,— пробормотал Шелестов.— Вот что, Илья Валерьевич. Мы с Коганом немедленно выезжаем на завод. Прошу тебя, сообщи о нашем приезде этому оперативнику и о нашем статусе. А тебе мы оставляем Буторина. Он тебе расскажет о последних новостях, оперативной информации и покажет записку от Сосновского.
—Михаил нашелся?— обрадовался начальник управления.
—Нашелся, да только не так, как бы нам хотелось,— развел руками Максим и поднялся. Все, Борис, поехали!..
На завод оперативники попали под вечер, ближе к концу рабочей смены. Завод работал в три смены, рабочие менялись у станков, на поточной линии. Многие специалисты и инженеры различных участков не уходили с завода по двенадцать или пятнадцать часов. Коган, запасшийся документами специалиста по охране труда и технике безопасности, сразу ушел на производство. Он хорошо знал, что с июня 1941 года многие нормы охраны труда были не отменены, но заморожены. Невозможно при такой загрузке производства для нужд фронта создавать щадящие условия труда. Самое главное, что люди уставали до предела, было много несчастных случаев, но с этим приходилось мириться. Да и сами рабочие и инженеры понимали, что это необходимое условие. Да, буквально с первых лет установления советской власти партия требовала соблюдения норм труда и отдыха, ужесточала требования к рабочему месту работника, с тем чтобы снизить травматизм на производстве, избегать несчастных случаев и аварий. Но военное время вносило свои коррективы.
Местный оперативник, курировавший патронный завод, немолодой капитан Разумов с искалеченной кистью левой руки издали показал Шелестову инженера. Максим несколько минут рассматривал Усатова, приглядывался к нему, пытаясь представить этого человека в разных ситуациях. Конечно, Разумов описал инженера, рассказал все, что знал о нем, но Шелестову предстояло составить свое собственное мнение об этом человеке. Наконец, когда инженер вошел в конторку, легкую деревянную конструкцию в виде небольшой комнаты в цехе, где не так слышны были производственные шумы, Шелестов двинулся следом.
—Здравствуйте, Олег Дмитриевич.— Максим вошел в помещение и прикрыл за собой дверь.— Моя фамилия Шелестов. Вас предупреждали, что я приеду и захочу поговорить с вами. Я буду заниматься вашим заявлением.
—Прямо здесь?— немного испуганно посмотрел инженер через стекла в цех, откуда его самого и Шелестова было хорошо видно любому, кто будет проходить мимо.— Я думал, что все изложил вашему сотруднику, а вы теперь сами будете…
—Что будем сами?— с интересом спросил Шелестов, продолжая наблюдать за инженером.
—Ну, это… разоблачать его деятельность!
—«Разоблачать»,— Шелестов задумчиво повторил это слово и прошелся по маленькой конторке, взял лист накладной, просмотрел его, небрежно бросил на фанерный стол.— Ну а вы же вроде все выяснили и доложили. Прямо по пунктам. Что же еще? Вы заявили, что Петров враг и вредитель, что он завербован врагом. Вы думаете, что этих показаний достаточно, чтобы его взять просто так, арестовать и расстрелять?
Усатов промолчал, с недоумением и даже со страхом глядя на гостя. Кажется, он интуитивно чувствовал, что происходит что-то не совсем так, как он предполагал. А как, он предполагал, будут развиваться события? Хотел остаться в стороне, чтобы его имя никак не было связано с разоблачением врага на заводе? А эта позиция не очень стыкуется с позицией гражданина и патриота. Взялся разоблачать врага, так разоблачай, чего стыдиться? Какая разница, где бороться с врагом — на фронте с оружием в руках или в тылу схватить врага за руку, не дать навредить.
—Хорошо, сейчас мы не будем ничего обсуждать,— усмехнулся Шелестов.— Кроме вас, никто и не знает, что я из НКВД. Вот что, Олег Дмитриевич, у вас, я знаю, через пятнадцать минут пересменка. Давайте мы с вами встретимся в вашей столовой, поужинаем и заодно поговорим. В такое время там мало народа, я узнавал. И не пугайтесь, я здесь как представитель смежников, никто вас не заподозрит в связи с НКВД.
—Я и не боюсь,— неуверенно и несколько испуганно заявил Усатов.
В столовой в это время и правда было очень мало людей. Через час она вообще закрывалась, а ночью по распоряжению руководства оставался работать только буфет. Инженер сидел за столиком в углу и ковырял вилкой макароны в тарелке. Шелестов взял поднос, поставил на него стакан чая, тарелку с макаронами и котлетой и, пройдя через кассу, подсел к инженеру.
—Ну, теперь можем спокойно поговорить,— заявил Шелестов, берясь за вилку.
Он ел с аппетитом и с неприязнью посматривал на инженера, который ел с неохотой. «Эх, милок,— думал Шелестов.— Знал бы ты, что творилось в Ленинграде во время блокады, знал бы ты, что там ели люди, особенно в первую страшную зиму. Ведь обои со стен сдирали, варили, потому что обои клеились на клейстер, приготовленный из муки. Да и сейчас продукты в городах по карточкам. Это вот на оборонном заводе снабжение хорошее, а страна-то голодает. Котлеты у вас наполовину с овощами, а люди и таких не видят. И кашу варят на воде, и сахар только по выходным да детям».
