Давало результаты и наружное наблюдение. Шелестов требовал от местных оперативников крайней осторожности. Лучше чего-то не увидеть, но не рисковать лишний раз, не давать повода Петрову понять, что он под наблюдением. Это будет ударом по всей операции. И оперативники замечали, что Петров чуть ли не каждый день пытается без лишних свидетелей исчезнуть по дороге домой. Делал он это умело, даже талантливо, как будто заранее продумал все возможные пути. Домой в такие дни он возвращался поздно или не возвращался совсем. И появлялся только утром на работе.
—Ну, вот что, ребята,— Шелестов недовольно посмотрел на оперативников, которые занимались наблюдением за Петровым,— так у нас дело не пойдет.
Их было трое. Двое молодых людей и взрослый мужчина с неброским лицом. Он был в группе старшим и самым опытным. Это Максим понял как раз по его внешности, по манере одеваться. Глазу зацепиться не за что, не то что описать особые приметы этого человека. Старший свел брови, откашлялся и возразил:
—Вы сами поставили условия не рисковать, не появляться лишний раз перед объектом.
—Не ставил, а объяснял сложности наблюдения за этим человеком, но задача не в том, чтобы не показаться ему на глаза, а в том, чтобы установить его связи, места, где он бывает, и в итоге доказать его подрывную деятельность. Так что вы не путайте цель и методы. И давайте вернемся к вашей задаче. Что можно сделать, как перехитрить наш объект наблюдения?
—Ну, если вы так ставите задачу,— кивнул старший группы,— если иного выхода нет, то я предлагаю кардинально поменять тактику. На сто восемьдесят градусов.
—Это как,— Шелестов удивленно поднял брови.
—Есть такая методика. Можно быть невидимым потому, что объект тебя в самом деле не видит. Физически не видит. А можно стать до такой степени видимым, что он не обратит на тебя внимания, не заподозрит. Я думал уже о том, что можно поменять. И хочу предложить вам вариант «дворники».
—Ну-ка, объясните,— заинтересовался Максим.
—Смотрите,— оперативник расстелил на столе карту поселка.— Объект выходит через проходную, а потом сворачивает с улицы, по которой какое-то время от проходной идет большая часть работников предприятия. Он уходит или вот здесь через переулок, или дворами через эти дома. Во всех случаях мы имеем ограниченное пространство, потенциально безлюдное. Появление наблюдателя обязательно будет замечено объектом и насторожит его, если он опасается наблюдения. Каждый раз нам приходится выдерживать паузу, чтобы продолжать наблюдение, и он теряется.
—Он же сквозь землю не проваливается,— задумчиво произнес Шелестов.
—Конечно,— кивнул оперативник.— Добавлю еще, что там и правда есть люк от старой канализации во дворе, и мы его днем проверили. Не используется. Нет из него выхода никуда. По нашему мнению, объект может попасть с указанных маршрутов в три двора. Количество домов, в которые он сможет войти, пока определить трудно, для этого я предлагаю разместить в нужное время заранее подготовленных «дворников». Если объект наблюдательный, он заметит, что дворники сегодня другие, и может насторожиться. Поэтому мы заготовим маскировку, которая позволит нашим ребятам выглядеть приблизительно как настоящие дворники, убирающиеся в этих дворах. После первого этапа операции, когда мы определим, в какой дом входит объект, начнем этап второй, который позволит определить и квартиру. Дома там небольшие, в основном двухэтажные или частные.
Глава 8
Увидев другого следователя, Русаков напрягся. Но конвоир подтолкнул его в спину, и он вошел в кабинет, послушно уселся на стул посреди комнаты. Взгляд арестованного был напряженным. Буторин хорошо понимал этого человека. Вроде бы появилась возможность спасти свою шкуру, и вот тебе смена следователя. Хочет жить, уже привык думать, что есть возможность выкарабкаться.
—Мне кажется, Русаков, что вы много думали и мало спали,— сказал Буторин.
Виктору было главное вытянуть этого человека на диалог. В диалоге часто люди выдают себя, выходят из роли. Обман можно понять. И прежде чем доверить ему участие в операции, даже просто рассказать о ней, надо Русакову поверить. Скорее всего, никто из диверсантов, кого японцы привлекли к этой операции, еще не знают, не догадываются, что группа, сброшенная на парашютах, арестована НКВД. А задачи этой группы непростые. Они должны четко взаимодействовать с той группой, что идет от границы. Парашютисты — правая рука японцев для проведения этой операции. И этот факт надо использовать.
—О чем?— арестованный медленно поднял глаза на Буторина.— О разговоре с другим следователем? Который был до вас?
—Я не знаю,— покачал головой Виктор.— Я могу только догадываться, говорите вы правду или нет, а залезть к вам в голову, в душу я не могу. И не могу прочитать ваши мысли. Так о чем вы думали всю ночь?
—О жизни,— вздохнув, ответил Русаков.— Что еще может быть важнее всего на свете.
—О своей жизни?
—Разумеется,— согласился диверсант и опустил голову.
—Могу вас огорчить,— убежденно заявил Буторин.— Собственная жизнь — не есть самое главное на свете. Если вы, конечно, настоящий человек, мужчина, если у вас были родители, которые вас воспитывали, если у вас была Родина.
—Вы так считаете?— усмехнулся Русаков.— Своя она, как-то не чужая, к своему телу ближе.
—Ближе! Когда нет любимых людей, когда нет Родины, когда не о ком заботиться, не за кого переживать. Да! Тогда своя ближе всего, потому что нет же ничего больше ни за душой, ни в душе, ни в сердце. Тогда можно думать только о себе. А вот когда за твоей спиной вся огромная страна, когда могилы родителей, когда заплаканные глаза ребятишек смотрят на тебя и на подобных тебе и просят защитить, спасти… А матерей, руки матерей вы помните? А березку у калитки в деревне, рядом с домом матери? А соловьев в мае, когда лежишь под утро с девушкой на сеновале и вдыхаешь аромат ее волос и запах прошлогоднего сена? А солнце на закате, а рассвет, когда первый луч солнца падает на твою подушку? А рождение твоего первого ребенка и счастливые глаза твоей жены? Я не понимаю, как на свете можно дорожить только своей шкурой и не иметь вообще ничего дорогого, ценного!
—Я говорил о другом, не о высших материях,— попытался оправдаться арестованный.
—А они не высшие. Они самые что ни на есть простые, доступные и лежат на самой поверхности души человека. Это когда шла Гражданская война, можно еще было спорить и относиться с пониманием, что каждый воюет за свою Россию, за свое прошлое и свое будущее, будущее своей Родины. Но сейчас, когда на нас напал враг, чужое государство, которое хочет поработить и уничтожить нас! Тут вообще о чем можно говорить между собой двум гражданам этой страны? О чем, кроме как не о спасении Родины от общего врага? Правда, если один из собеседников враг, тогда говорить, конечно, не о чем. Так вот я и хочу знать, понять, кто вы, Русаков? Враг или не враг? Враг или человек, оступившийся, подвергшийся временному помутнению рассудка, испугавшийся, но готовый победить свой испуг, готовый выбраться на поверхность из омута своих заблуждений?
