—А вы мне поверите, если я скажу, что готов кровью искупить свою вину?— вдруг повысил голос арестованный.— Вы говорите, что не можете в мою душу заглянуть. Так как же вы поверите?
—Поверю,— спокойно ответил Буторин.— Есть у меня опыт, большой опыт работы и с подонками, и с убежденными патриотами, готовыми на все ради Родины. И с людьми, готовыми клясться в чем угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Такие люди и готовы на все, на любые поступки ради спасения. Но только ради спасения, а не ради Родины, искупления грехов, не ради преданных близких людей. Вы инженер, а не актер и вряд ли сможете сыграть роль раскаявшегося человека.
—Не смогу, это точно,— вздохнул Русаков.— Никогда не получалось врать.
—Хотите, чтобы я вам поверил?
—Хочу,— тихо ответил мужчина.
—Пойдете с нами до конца, сражаясь за Родину, или только до тех пор, пока это выгодно лично вам?
—Умереть я могу и здесь, как вы сказали… в тюремном дворе. А жить я могу остаться только с Родиной и ради нее. Так что хочу жить и сражаться. И смыть с себя позор трусости, слабости. А если придется умереть, то умру как честный человек.
—Ну что же,— Буторин одобрительно кивнул.— Сказано хорошо. Просто и хорошо. Пока вам придется побыть в камере. Сами понимаете, что это необходимо по многим причинам. И пока есть время думать, будем с вами думать. Итак, вы сказали, что прибудет еще одна группа. Вам велено дождаться ее и под руководством человека, который придет с этой группой, начать диверсии?
—Да. Я точно не знаю, но у меня создалось впечатление, что кто-то есть на этой территории, восточнее Байкала, кто начинает уже подготовку, вербует людей. Но это рядовые исполнители, расходный материал. Наша группа хорошо подготовлена и будет выполнять самые важные задачи, в решающий момент вмешиваясь в операцию. Наверняка будут и обманные мероприятия, чтобы сбить с толку НКВД. Но те группы, которые уже действуют, этого не знают. Они думают, что выполняют основное задание. Каждая свое.
Коган заявился на конспиративную квартиру уже около двенадцати ночи. Уставший и голодный, он едва вытер ноги о коврик у входа, сбросил пальто и сразу кинулся на кухню.
—Слушай, Максим, есть чего пожрать?
—Откуда ты такой голодный?— усмехнулся Шелестов.— Иди садись, налью тебе похлебать. Выпьешь? Я тут водочкой разжился по случаю.
—Так это же шикарный ужин!— восхитился Борис.— Где тут руки моют?
Выпив рюмку водки, Борис накинулся на жиденький супчик, уминая кусок ржаного хлеба и прикусывая нарезанным репчатым луком. Шелестов смотрел на Бориса с удовольствием. Умел он все делать с аппетитом.
—Давай еще по одной,— отодвинув опустевшую тарелку, предложил Коган.
Они выпили, закусили хлебом с луком, а потом, откинувшись на спинку стула, довольный, как кот, Коган закурил и выпустил струю дыма в потолок.
—Ну, есть у тебя что-то интересное?— спросил Шелестов.
—В принципе, о Петрове я собрал информацию, представление о нем получил. Чтобы кто-то заметил в нем изменения, что он стал другим, более замкнутым, я не сказал бы. В военные годы все люди в той или иной степени меняются. Исполнителен, покладист, с начальством не спорит, да и нет у них на заводе каких-то трений между начальством и подчиненными.
—То есть Петров ничем не выделяется из массы рабочих и других сотрудников?— с сомнением спросил Шелестов.
—Выделяется, погоди ерничать, Максим,— многозначительно поднял палец Коган.— Понимаешь, про него говорят, что он двужильный какой-то. Может и ночь не спать, и две. Всегда в хорошем настроении, на позитиве весь. Готов работу другого взять на себя, если кто-то заболел или по другой причине не может выполнять свои обязанности. Я подумал сначала, что он хочет выглядеть положительным, эдаким хорошеньким для начальства, чтобы не вызывать подозрения в измене, а потом присмотрелся к нему. Нет, друг ты мой ситный, он по характеру такой.
—Надо поискать в окружении женщину, в которую он влюблен,— посоветовал Шелестов.
—Надо,— согласился Коган.— Я тоже подумал, что он, может быть, просто влюбился. На мужиков это знаешь как порой действует. Что твой женьшень.
Икэда сидел на поваленном стволе дерева и покуривал прямую короткую трубку. Двое солдат подвели к нему Сосновского и приказали опуститься на снег. «Ладно,— подумал Михаил,— полушубок толстый, ничего не застужу. Можно и посидеть».
Полковник помолчал, разглядывая русского. Интермедия затянулась, но потом стало понятно, что японец ждал, когда подойдет переводчица. Молодая женщина села рядом с полковником и вопросительно посмотрела на него.
Начался допрос. Полковник вопрос за вопросом, как клещами, вытягивал из Сосновского все о его прошлом. Положение было, мягко говоря, неприятным. Продумать заранее во всех деталях свою легенду Михаил не успел. Основные детали «биографии» он, конечно, для себя определил. Но вот детали, даты, фамилии. Все это соотнести было сложно, если учесть, что реально Сосновский в какие-то моменты не был или просто не мог быть в тех местах, о которых его расспрашивал японец.
Михаил, ссылаясь на контузию, отвечал с паузами, вспоминал что-то, задумывался. Отвечал специально общими словами, не вдаваясь в детали. Прикидываться дурачком тоже было опасно. Икэда понял, что русский не дурак и не просто мужик из деревни, который решил пойти против советской власти. А так хотелось прикинуться дураком и отвечать, что ничего не знаешь, ничего не понимаешь и не смог по причине природной тупости запомнить фамилии, даты, события, названия городов. С такими разведчиками, как Икэда, такие номера не проходят.
Настя переводила, произнося вопросы на русском языке с ленивой интонацией, нехотя, как будто ей было неприятно терять время на этого русского. Прошло около часа. Сосновский основательно продрог сидеть на снегу, даже в полушубке, но все же вдали от костра, где собрались все японские солдаты, кроме несущих караульную службу. Наконец допрос закончился так же неожиданно, как и начался.
—Хорошо,— сказал Икэда.— Скоро мы дойдем до места, и у меня будет к вам поручение.
—Послушайте,— старательно разыгрывая эмоциональный всплеск, проговорил Михаил.— Может быть, мы все же будем относиться друг к другу как союзники, а не как тюремщик и заключенный. У меня свои дела, и они направлены не против вашей деятельности, я в чем-то и с вами заодно. Но простите, вы меня тащите черт знает куда, меня ждут, обо мне беспокоятся. Ведь мои товарищи наверняка думают, что я попал в лапы НКВД! Я согласен вам помогать как союзник, но и вы учитывайте мои интересы!
—Союзник?— перевела Настя слова японца.— Вы мне как союзник не нужны. Если бы вы мне не были нужны для одного поручения, я бы вас убил сразу в тот же день, когда мы вас встретили в лесу. Не обольщайтесь, что вы находитесь в равноправном с другими членами группы положении. Я могу передумать даже через час и не возлагать на вас надежды и не давать вам поручения. И тогда я вас сразу убью. Идите к костру, вы замерзли.
