Полковник легко поднялся и ушел. Сосновский скрипнул зубами и попробовал так же легко и непринужденно подняться, но ноги у него затекли и даже замерзли. Попытка встать превратилась в неуклюжую возню на снегу — унизительную и комическую. «А ведь он меня поставил на место. Напомнил мне, что я в его руках, а не в качестве друга иду с ним по тайге. Зачем он это сделал? Чтобы я не расслаблялся. Да я и так не иду с песнями, бодро сбивая снег прутиком с веток деревьев. Я еле тащусь, как и все они, я устал как собака, хочу пожрать нормальной еды и… хочу какой-то ясности. Видимо, ясность скоро появится. Да! Именно так эту сегодняшнюю профилактику и следует понимать. Скоро я ему понадоблюсь… или нет, если все пойдет как-то не так».
Икэда все чаще совещался с двумя своими помощниками. Группа шла очень быстро, и Сосновский с озабоченностью посматривал на Настю. Она не несла никакого груза, но все равно было видно, что молодая женщина вымоталась до предела. Михаилу хотелось бы идти рядом, поддерживать ее под руку, но делать этого было нельзя. Никаких симпатий, никакого оказания помощи. Только неприязнь. Неожиданно повалил снег, ветер шатал высоченные верхушки деревьев, и на людей то и дело обрушивались комья снега, накопившегося в кронах. Если так будет продолжаться и если японцы не раздобудут лыжи, группа скоро не сможет идти. Или идти уже недалеко?
Снег летел в лицо, но когда группа стала подниматься на сопку, то оказалась в «снеговой тени». Здесь на подъеме было почти безветренно и было относительно мало снега. Цепочка людей тянулась извилистой змейкой по склону сопки. И вот наконец на вершине в лицо снова ударил ветер, залепил снегом лица, глаза, стал набиваться под капюшоны японцам и за воротник полушубка Сосновского, который тот старательно прижимал к лицу. Один край сопки был обрывистый, когда-то обвал буквально срезал этот склон. И сейчас, когда он был забит снегом, когда видимость упала и каждый шел, опуская лицо, этот склон был очень опасен. Сосновский понял это только тогда, когда его нога вдруг провалилась в снег и потеряла опору.
Тело мгновенно повалилось на бок. Михаил взмахнул руками, но не успел дотянуться до березовой ветки. Пальцы схватили пустоту. Один миг — и козырек снега, так предательски выросший на краю тропы, обрушился вниз. Внутри все похолодело от ощущения приближения неминуемой смерти. Внизу было около двадцати метров пустоты, а в самом низу камни, валуны… Пальцы машинально попытались ухватиться за что-то, и вдруг в его руке оказалась зажата крупная ветка куста. Он сразу схватился за нее второй рукой, и его тело повисло над обрывом. Еще миг, еще полсекунды, и если бы он не успел схватиться второй рукой за мерзлый куст, то не удержался бы и сорвался вниз. Михаил держался и смотрел на ветку. Сколько он так провисит, сколько выдержит куст, его руки?
Потом в поле его зрения появились ноги в меховых сапогах. Японцы осторожно, придерживая друг друга, ухватились сначала за рукава Сосновского, потом за отвороты его полушубка. Еще рывок, и вот его тело вытянули наверх, на тропу. Икэда стоял здесь же, наблюдая. Потом он махнул рукой. Вперед! «Странно,— поднимаясь на ноги, подумал Сосновский.— Значит, я ему нужен? Неплохая получилась проверочка, только вот ноги немного дрожат».
—Вас, кажется, Ольгой Васильевной зовут?— Коган вошел в бухгалтерию, когда там, кроме Лобановой, уже никого не было.
—Да, а вы кто?— бухгалтер внимательно посмотрела на гостя.— Новенький у нас на заводе?
Довольно миленькая женщина лет тридцати пяти. Коган смотрел с удовольствием на бухгалтера. Вот есть же на свете такие приятные женщины. Вроде и красавицей не назовешь, а вон какие ямочки на щечках, вот чуть улыбнулась, и ямочки заиграли. И глазки быстрые, выразительные. Как она умеет их вскидывать на собеседника и снова опускать. И еле заметный, но такой милый дефект речи. А ведь она должна пользоваться успехом у мужчин, ведь ей постоянно должны оказывать внимание. Если только она не замужем.
—Я здесь у вас в командировке,— улыбнулся оперативник.— Меня Борисом Михайловичем зовут. Вообще-то меня прислали к вам от наркомата, но я работаю в Свердловске.
И Коган начал свою обычную болтовню, заставляя женщину то смеяться, то сопереживать историям, которые он рассказывал. И вот не прошло и получаса, как между Лобановой и гостем с Урала возникла симпатия. И разговор стал более доверительным. И бытовых тем коснулись, и положения дел в стране и здесь, на Дальнем Востоке. И когда Коган почувствовал, что назревает вопрос, а зачем он сюда приехал и зачем пришел в бухгалтерию. Сейчас опытный бухгалтер вспомнит, что в расчетных документах нигде такой человек не встречался среди прикомандированных. И Борис перешел к делу так, чтобы не упускать инициативу в разговоре.
—Дело у меня такое, что ваше начальство не жалует меня,— засмеялся Коган.— Хотя относится с пониманием. Все ведь на благо Родины делается, для нашей победы. Специалистов я присматриваю на вашем заводе, кого можно было бы через наркомат перевести на наш завод на Урале.
—У нас очень хорошие специалисты,— убежденно проговорила Лобанова.— Я помню, в прошлом году тоже приезжали из наркомата. Надо было новую продукцию освоить, сложности были, но наши инженеры справились. Тогда нас очень хвалили в Москве. А директора орденом наградили. Специально в Москву для этого вызывали… И много вы у нас людей заберете? Кого-то уже присмотрели?
—Да не знаю пока. У меня ведь и другие дела на заводе. Чисто производственные. А так-то да, много хороших специалистов у вас. Но я сторонник того, чтобы забирать холостых, у кого семьи нет, чтобы не срывать с насиженного места всю семью. Одному легче, правда?— Коган заметил, что в глазах женщины промелькнуло что-то тревожное, словно тучка на миг скрыла солнце среди яркого дня.— Вот, например, сейчас в коридоре встретил Петрова Владимира Сергеевича. Замечательный человек, я с ним уже несколько раз беседовал.
—Петрова? Владимира Сергеевича?— Лобанова удивленно вскинула свои красивые брови.— Говорили с ним уже? А он…
И тут женщина осеклась, и снова в ее глазах появилась тревога. Но Коган успел уловить то, что она не договорила, что успело, почти сорвалось с ее уст. Наверняка Ольга Васильевна хотела сказать, что Петров ей ничего о таком разговоре не говорил. Почему именно ей? Да потому, что них с Петровым отношения. «Вот это поворот, вот это удачно я зашел в бухгалтерию,— подумал довольный Борис.— Конечно, нельзя делать вид, что ты понял смысл недоговоренной фразы, иначе женщина замкнется».
—Надеюсь, он согласится. Как вы считаете?
—Я не знаю,— тихо ответила Лобанова и опустила голову.— Это же его личное дело — ехать или не ехать.
Коган хотел было поговорить еще и об Усатове, но передумал. Он посмотрел на часы. Да, сейчас Лобанова засобирается домой. «Что-то я нащупал полезное, какая-то удача свалилась мне прямо в руки»,— думал он, старательно делая все, чтобы тактично завершить разговор.
—Ну ладно, я пойду,— вздохнул Коган.— Пора! Я чего заходил-то. Смотрю, в бухгалтерии никого, а тут сидит одна симпатичная женщина и грустит. Дай, думаю, зайду, познакомлюсь, настроение подниму. Ну, до встречи, Ольга Васильевна! Хорошего вам вечера!
