Пустоту на месте мизинца он, как и в первом случае, прижег зажигалкой, а рассеченные края на бедре, натянув их двумя пальцами, скрепил степлером.
Степан вопил от боли, раздирающей на части. Спасительное беспамятство, столь желанное, не наступало.
Псих принес изоленту. Одним куском заклеил бедро, а другим залепил рот.
–Я же предупреждал, что ненавижу, когда орут! Это сбивает с толку, заставляет нервничать! Предупреждал же!
И обрушил ладонь на ноющий нос. Словно по кнопке саданул. Зашедшись в кашле, заточенном под скотчем, Степан высморкал вату с налипшими кровяными сгустками. Хлынувшая наружу кровь струей потекла обратно.
–Ладно-ладно,– проворчал безумец.– А то захлебнешься мне тут.
Он отодрал изоленту с губ и сунул в кровоточащую ноздрю очередную порцию ваты с перекисью.
Фиолетовые пятна водили хороводы перед глазами. Сил на крик не оставалось.
Маньяк между тем теребил невесть откуда взявшуюся пузырчатую пленку и лопал шарики.
–Говорят, снимает стресс,– объяснял он в камеру.– У меня наоборот. Едва эта штука попадает ко мне в руки, начинаю нервничать, как бы не пропустить ни один пузырек. Пока не удостоверюсь, что взорван каждый, не успокоюсь.
Хлоп. Хлоп. Хлоп-хлоп.
–В такие секунды воображаю себя рыцарем, который освобождает воздух из полиэтиленовой тюрьмы.
Распирающая боль удерживала Степана в сознании.
–Пожалуйста,– проскулил он.– Пожалуйста, анальгетик.
–Страдаешь?
Степан слабо кивнул.
–Почему-то считают, что у страдающих больше прав. Подай им то, подай се. Почтение прояви. А как по мне, если кто-то страдает, еще не факт, что это незаслуженно.
Тем не менее псих вкатил в катетер обезболивающее.
–Поделюсь одним своим переживанием, уважаемые зрители,– сказал безумец.– Только не смейтесь. Это очень интимный момент. Мне потребовалось много храбрости, чтобы в таком признаться. В общем, наверняка все вы смотрели сериал «Красные» от «Нетфликс». Если не смотрели, то хотя бы в курсе, что это левая агитка, проспонсированная Социалистической партией США. Той самой, которая за социалистов без демократов. Создатели проецируют свои влажные фантазии на прошлое, поэтому красные там хорошие, а белые плохие. В фильме, когда большевикам позарез надо кого-то казнить, они суетятся насчет законности и все обставляют так, будто ничего не попишешь. Зато белые о легитимности не парятся. Вешают на столбах, расстреливают пачками, оставляют тела гнить на солнце– короче, куражатся по полной. Мне больше всего в память врезалась сцена, где верховный правитель Колчак с дьявольской лыбой самолично стегает кнутом какого-то щуплого подростка.
Маньяк не переставал лопать пузырьки.
–Вы помните этот эпизод. На улице мороз минус двадцать, дверь в конюшню распахнута, а бывший адмирал, у которого аж соски встали от возбуждения, в одних кальсонах упоенно бьет мальчика. Из спины винегрет готовит. Причем за мальчиком вины-то нет никакой. По задумке авторов, такое поведение должно демонизировать Колчака. Типа смотрите, какой злодей. Эффект же достигается прямо противоположный. Колчак, в отличие от красных командиров, в противовес Ленину и Троцкому, озабоченным революционной этикой, открыто наслаждается насилием. Это наслаждение бесстыдное, не отягощенное муками совести. Такому бесстыдству долго учатся, вытравляя из себя раскаяние, каленым железом прижигая всякую жалость. И когда уроки бесстыдства усвоены, человек наконец прекращает стесняться радости от боли, которую он причиняет. Колчак в сериале уже не стесняется. Не стесняется. А я вот все еще стесняюсь.
Голову Степана точно наполнили песком. Слова слышались отчетливо, содержание ускользало. Может, сотрясение?
–Прежде чем кинетесь меня осуждать, признайте одну вещь. Вы ждали зрелища– вы его получили. Вы ведь обожаете насилие. Чем оно изобретательнее, тем больше заводит. Вы тащитесь от жестоких фильмов и передач, при этом повторяя: «Главное, чтобы все понарошку. Чтобы в реальности никто не пострадал». Эти мантры вам нужны, чтобы прикрыть мрачные фантазии. На деле вы как раз желаете, чтобы в реальности кто-то пострадал, а вы никакой ответственности за это не понесли. Дескать, пускай вас хорошенько взбодрят, но без последствий для вашего здоровья и искалеченной совести.
Псих помолчал и продолжил:
–Хотели бы вы подергать кошку за соски? Или изнасиловать одинокую старушку из соседней квартиры? Или закопать в песочнице живого младенчика? Или… Вижу, как вы заерзали. Потому что воображаете эти сцены в голове, идентифицируете себя с насильником. Насильником, неспособным порадоваться боли, которую причиняет.
Садист долопал пакет и швырнул на пол.
–Впрочем, вы не обязаны верить моим словам. Вдруг я всего лишь желаю повесить на вас чувство вины за потрепанного Степана.
Кровь перестала скатываться в рот по носоглотке. Степан поглядел направо, ожидая увидеть раскуроченный череп. Перед глазами предстало все то же укрытое синей клеенкой тело. В районе головы на клеенке расползлось большущее багровое пятно.
Из левого бедра по-прежнему торчал скальпель, как градусник из-под мышки. Доктор, заметив это, аккуратно вынул нож и залепил рану клейкой лентой.
–В честь Нового года объявляю амнистию!
Степан слишком устал, чтобы считывать безумные метафоры. Он опустил веки и сосредоточил слух на слабом гудении ламп. Холод почти нежно обволакивал истерзанное тело.
Краткий покой оборвали защелкавшие в воздухе ножницы. Напевая Last Christmas, псих разрезал путы сначала на правой ноге, затем на левой. За ногами последовали руки, живот, грудная клетка.
Степан не осмеливался подняться. Что бы ни затеял маньяк, пускай ходит первым.
–Амнистия, братан!
Степан опять посмотрел на покойника под клеенкой. По контурам сразу и не определишь, мужчина или женщина.
–Убедительный муляж,– сказал безумец.– А вместо крови свекольный сок. Ты всерьез думал, что я какого-то бедолагу убил ради трансляции? И мозг на десертную тарелку выкладывал? Ну ты и псих. Да я бы в обморок рухнул, пока череп вскрывал.
Степан повернулся на бок, спиной к мучителю. Тот обогнул операционный стол и снова встал перед лицом.
–Я тебя отпускаю. Урок окончен. Теперь ты отличаешь хорошее от плохого, доброе от злого и сознательное от бессознательного.
Степан приподнялся на локте и уставился в маску.
–Дверь не заперта. Анальгетик я тебе вкатил в конских объемах, так что часа два боль не будет тебя тревожить. Разве что капелюшечку, хе-хе. Не бойся, что ты без одежды. До ближайшего отделения полиции доберешься раньше, чем вконец закоченеешь. Оно за углом. Обязательно расскажи там о своих приключениях. Добрые дяди в форме непременно тебя пожалеют. Набросят плед на плечи, сварят кофе. Может, и по-другому как-нибудь приласкают.
