Однако, по крайней мере, в одном письме угадывалось какая-то связь между двумя проверочными материалами. И каждое из писем прямо указывало на ценность медальона. Максим с самого утра приклеил этот медальон скотчем ко дну сейфа. Так было безопаснее всего. Теперь его интересовал вопрос: что делать дальше? Над этим вопросом он и ломал голову, когда был вызван к начальнику отдела.
Вернувшись, он уже не мог вклиниться в прежний мыслительный процесс. Надо было работать по человеческим останкам. Он вздохнул и набрал номер судебного медика.
—Да,— ответил в трубке знакомый голос,— приезжайте сразу же после обеда. И обязательно найдите меня! Нам нужно поговорить! Я буду на месте!
Бюро судебно-медицинских экспертиз располагалось в старинном одноэтажном здании. В вестибюле вечно толкались какие-то люди, ставшие жертвами насилия. Кто домашнего, а кто и уличного. Их печальные глаза, украшенные кроваво-красными разводами гематом, с завистью и негодованием проводили Максима, который без очереди зашел в регистратуру. Вслед ему распухшие, как ватрушки и непослушные сизые губы шлепали тихие ругательства. Никто не хотел задерживаться в этом месте ни на минуту и крайне нетерпимо относился к любому, кто посмел нарушить святое правило живой очереди,— узнать, кто последний.
—Минуточку,— весело прозвенела секретарь, набрав какой-то короткий номер по старому дисковому телефону внутренней связи, и продолжила уже в трубку,— Павел Дмитриевич, тут пришли за заключением.
—Здравствуйте!— воскликнул ворвавшийся буквально через несколько секунд судебный медик, знакомый Максиму с субботы.— Прошу со мной!
Через металлическую дверь с магнитным замком Максима увлекли в дальний конец здания. Мимо страшных, стерильно чистых кабинетов, в большинстве из которых почему-то были приоткрыты двери. На столе в одном из них были навалены в кучу отвратительные, кажущиеся грязными из-за темного окраса тусклые кости, в которых вовсе не хотелось узнавать человеческие останки. Тут же в шкафу за стеклом в рядок по росту выстроились черепа и строго взирали на Максима своими пустыми глазницами. Типа: «Мы были как ты, ты будешь, таким, как мы». Такую фразу Максим прочел в одном монастыре, спустившись в костницу. Тогда ему почему-то захотелось жить полноценной долгой жизнью. А сейчас у него возникло ощущение, что он заглядывает за полог своего человеческого бытия, а там сплошные скоропостижно рухнувшие надежды.
Доктор явно торопился. Его быстро удаляющаяся спина в развевающемся халате не давала как следует рассмотреть изнанку жизни. Вот промелькнула куча тряпья, кем-то сваленная у самой двери одного из кабинетов. Когда-то она облачала кого-то. Вот выставленный прямо в коридоре на столе-каталке труп в целлофановом пакете с биркой. Когда-то он тоже ходил, думал, дышал. А вот, кажется, морг.
Весь путь Максима сопровождал странный запах профессии вперемешку с каким-то слабо уловимым сладковатым парфюмом судебного медика. Запах у каждого помещения изменялся, добавляя новые оттенки к сладкому, но приятнее от этого не становился. Максиму стало неуютно.
Наконец, они дошли до маленького кабинета, в котором, кроме письменного стола, небольшого шифоньера и книжного шкафа, заваленного специальной литературой по медицине, ничего больше поместиться не могло. В него-то и втиснулись судебный медик вместе с участковым. Павел Дмитриевич, плотно закрыв за ними дверь, тут же устремился к своему столу.
Максим занял выжидающее положение напротив. Медик выглянул в окно, посмотрел по сторонам, потом закрыл фрамугу и задернул штору. В кабинете стало темновато, что в сочетании с теснотой создавало впечатление какого-то склепа. К тому же помещение быстро наполнял аромат парфюма Павла Дмитриевича. Здесь он чувствовался гораздо отчетливее. Максим ощутил подступающую дурноту. Медик взял стоящую на столе коробку и решительно протянул ее Максиму. Внутри протестующе что-то громыхнуло. Что-то, похожее на деревянные трубки ловца снов. Хотя, кого тут обманывать. Это были кости.
—Здесь материалы,— объявил судебный медик нарочито громко,— скажите, Вы будете заниматься этим делом?
—Да,— кивнул Максим,— мне его только сегодня поручили.
—Прекрасно,— без особой радости сказал Павел Дмитриевич, смерив Максима взглядом, и, понизив голос, добавил:— Вы, я вижу, человек смышлёный, поэтому обязательно задумайтесь над тем, что я Вам сейчас скажу. Но предупреждаю, этого разговора между нами не было! Ясно?
—Да,— слегка озадаченно ответил Максим, всё еще тяготясь теснотой и вынужденной близостью с собеседником.
—Как я и говорил, это была женщина около 60 лет. Европеоидной расы. Останки видимых следов повреждений, свидетельствующих о насильственном характере смерти, не имеют. Не достает нескольких костей, но это, по большому счету, на выводы не влияет. Обнаружены прижизненные изменения. Сросшийся перелом большеберцовой кости и, по всей видимости, хронический остеомиелит. Бедняжка, должно быть, заметно хромала и сильно мучилась при ходьбе.
—Мы провели химический анализ: следов отравляющих веществ выявлено не было. По всей видимости, смерть имела естественный характер.
Говоря это, Павел Дмитриевич включил на компьютере музыку. Между прочим «Баллады об убийствах»
[8]. И продолжил:
—Но всё это Вы прочтете в заключении.
—Ясно,— ответил Максим, прикидывая, как бы уже закончить этот разговор и покинуть душный кабинет,— спасибо за информацию.
—Вы знаете,— почти шепотом продолжил судебный медик, взволновано ухватив Максима за руку,— нас очень торопили с этими выводами. Обычно мы такого рода исследования делаем не меньше двух недель! А тут — три дня. И выводы наши, так скажем, весьма осторожные. Например, мы указали, что возраст остатков установить не представляется возможным и что он колеблется в пределах 30-80-хх годов ХХ века. Однако, смею Вас уверить, эти остатки гораздо старше. Гораздо!!! Состояние костей на это ясно указывает. Нет никаких сомнений! И это поразительно! На зубах у черепа имеются пломбы, причем поставленные прижизненно в возрасте 20–25 лет. И эти пломбы, молодой человек, современные! Я подобные тысячи раз встречал за свою тридцатилетнюю карьеру! Амальгама! Такие пломбы ставили в Советском Союзе! Сама методика была изобретена только в середине ХIХ века. А тут механизм пломбирования зубов самый что ни на есть классический. Один в один — советская электрическая бор-машина! Я даже сначала подумал, что череп следует отдельно от других останков. Но нет. Я позволил себе попросить моего большого приятеля из Москвы провести углеродный анализ. Знаете, какой результат?
—Нет,— мотнул головой Максим, постепенно с ужасом и удивлением вникая в суть сказанного.
Он вспомнил, что Павел Дмитриевич уже поднимал эту тему еще в лесу. Она уже тогда показалась Максиму захватывающей, но какие-то обстоятельства прервали тот разговор. А потом он и вовсе вылетел у него из головы.
—Останки, включая череп, принадлежат человеку, чья смерть наступила в пределах 1000–1200 лет назад! Вы понимаете, что это значит?
