Они все смотрели на меня, ожидая какой-то реакции. Зловский — оценивающе, Мара и Илана с просто органически неприятным мне подобострастием.
От всей комичности и одновременно абсурдности произошедшего, вместо дипломатичного «ничего страшного, я понимаю», с моих губ слетел нервный, совершенно не вежливый смешок.
—Да все… нормально. Просто неожиданно.— Поспешила я исправиться и тут же попыталась сменить тему. Что же лучше сменит тему, чем еда?— О, а мы тут обедали, может присоединитесь?
—Ох, спасибо за приглашение! Но мы только-только из-за стола.— Сказала Илана с искренним сожалением.— Может, мы бы выпили по бокальчику сока из во-он той бутылочки.— Хохотнула она, указав пальчиком на едва ли на треть опустевшую бутылку белого сухого вина.
Егор фыркнул, но потянулся к держателю бокалов над своей головой.
—Тавр разрешает тебе пить?— Не слишком вежливо осведомился он.
Илана игриво хихикнула, увлекая за собой Мару обратно к кухонному островку.
—Только по праздникам. А сегодня как раз именно такой день!
***
Ладно, пожалуй, происходящее вокруг было уже слишком странным, даже… для всего, что казалось слишком странным раньше!
Девушки усадили меня между собой, и это было буквально худшее место из всех, ведь я чувствовала себя, словно голой на цирковой арене.
Илана без умолку болтала о том, каким чудесным в этом году получился бал Золотой Луны, чем бы он в итоге не был. Я, понятное дело, и так была на иголках, но в довесок к тому, навязчивая «сестренка» словно невзначай, взялась перебирать мои волосы, в то время, как ее неадекватно «вежливая» племянница неподвижно сидела рядом, почти не дыша. Будто я не чувствовала на себе ее прожигающий взгляд, когда эта припадочная думала, что я на нее не смотрю.
Зловский же делал вид, что ничего необычного не происходит — вежливо слушал болтовню Иланы, убирая стол после готовки, и расставляя чистую посуду по местам. Время от времени он бросал на меня странные задумчивые взгляды, от которых дрожь пробирала до самых костей. Словно этот негодяй пытался понять, заподозрила ли я что-то или нет… а может и уже понял, что я все знаю про его мерзкие дела и жуткие наклонности!
А я ела. Просто сидела посреди этого бедлама и вкушала невероятно вкусный ризотто с белыми грибами, чувствуя, что хочу домой под одеяло. Закрыться, спрятаться ото всех и забыть эту безумно странную компанию, от которой просто невозможно было добиться хоть одного внятного ответа на то, что же за безумие вокруг творится?!
Ведь это точно была какая-то авторитарная секта… ей богу, секта! И я попала на крючок прямо к ее лидеру, в самый, чтоб его, эпицентр безумства и…
Мир качнулся перед глазами — на мгновение тело словно перестало слушаться, как бывает, когда «оступаешься» во сне.
—Алена?— Перед глазами тут же появилось взволнованное лицо главного сероглазого сектанта.— С тобой все в порядке?
—Ой, что-то мне….— Паника ударила в барабанные перепонки громкими ударами сердца и меня бросило в холодный пот.
Жмурясь от давления на глаза, я поднесла к ним руку, чувствуя, как взгляд мало-помалу заволакивает темнота. Желудок моментально скрутило холодом, заставив почувствовать острый приступ тошноты и, безотчетно наклонившись вперед, я едва не сверзилась с высокого стула.
Горячие руки подхватили меня, не дав упасть, и бережно откинули безвольную голову назад, аккуратно убрав пряди рассыпавшиеся по лицу. Чувствуя, как силы покидают мои мышцы, словно утекая в темную неизвестность, я открыла тяжелые веки, поймав на себе жесткий пронзительный взгляд.
—Что… вы мне дали?— Произнесла я одними губами.
На горизонте сознания вспыхнул и тут же погас образ Иланы прикусившей губу от волнения.
—Ничего такого, что не пойдет тебе на пользу, дорогая.
—Для начала,— свирепея прогремел надо мной низкий голос Зловского,— ты должна была….
Но держаться за нить сознания, шелковую, тонкую, у меня больше совершенно не было сил, и я почувствовала, как растворяюсь и утекаю во тьму, окружившую меня. И только горячие руки на талии и затылке еще какое-то время держали меня на границе между сном и явью, пока та не поглотила все мысли и чувства окончательно.
17
Мне казалось, что я плыву по бесконечной темной реке с целой тысячей течений. Было тепло, потом холодно, и еще холоднее… мысли метались, время от времени выныривая из беспамятства, как из черной воды, и я будто бы открывала глаза, видя лица не в фокусе, чувствуя на себе руки.
Я слышала, как нежный голос тихо пел мне колыбельную. В один миг показалось, что это была моя мама — и то словно вернуло меня в детство…
Вот я, еще совсем кроха, плещусь в теплой воде, а она улыбается и поет, гладя меня по голове. Все это успокаивает ровно до тех пор, пока я не понимаю, что не знаю слов той мелодичной песни и что лицо передо мной — вовсе не мамино. Ведь у моей родной и единственной была молочно-белая кожа и теплые карие глаза, а мне, сквозь пелену дремы, улыбается смуглая зеленоглазая девушка.
—Мара…— шепчу я, чувствуя, насколько неповоротлив язык и как сильно пересохло во рту.
Я хочу попросить перестать меня трогать, перестать снимать с меня одежду… не делать со мной ничего из того, что она задумала! Но Мара лишь улыбается и ее улыбка последнее, что я вижу, прежде чем снова провалиться в темное беспамятство.
И вновь холод возвращает моим мыслям свободу — вокруг уже не так светло, как прежде и теплое течение темных вод из моего тревожного полусна не перемежуется с холодным. Что было правдой, а что ложью? Не знаю, но отчетливо ощущаю, как колкие мурашки моментально покрывают голые руки и ноги. Хочу обнять себя, сжаться, но все еще не могу пошевелиться.
Терпкий запах сырой листвы ударяет в нос — теперь еще одно чувство вернулось ко мне. Я жмурюсь, ощущая, как телу возвращается чувствительность, как я вновь обретаю над ним контроль.
Пространство перед глазами все еще плывет… Я слышу свой собственный сдавленный стон, вместе с ним мир вокруг наполняют и другие звуки — шумные вдохи ветра в разлапистых кронах, стрекот сверчков…
Наконец я смогла нормально открыть глаза и увидеть бесконечно глубокое темное небо над своей головой, и кроны высоких деревьев, обступивших меня со всех сторон. Понимая, что лежу на влажной лесной подстилке из прошлогодних листьев, в одном лишь тонком хлопковом платье, я замираю уже не от холода, а от ужаса…
Что это было? Что они сделали со мной… и, самое главное, почему после всего я еще жива?!
Когда сознание окончательно избавилось от остатков подсыпанного мне в еду беспамятства, волна адреналина охватила тело, заставив меня быстрее прийти в себя. Еще немного времени — и вот я уже стою, прислонившись к дереву и тяжело дышу, ощущая и будто бы слыша, как громко ухает в груди сердце.
