Тяжело дыша, он прильнул к моим губам и следом прошептал, едва найдя дыхание на слова:
—Я люблю тебя, моя Луна.
Тут бы мне что-то сказать, улыбнутся… а я просто застыла, совершенно не зная что делать и не имея даже сил скрыть свое сметение!Одна часть меня отчаянно желала сказать о любви в ответ, а другая замерла, будто перед прыжком в бездну — а ведь все от того, что перед глазами встал яркий образ мужчины из минувшего сна, заставив меня почувствовать себя изменщицей.
Но ведь то был всего лишь сон, в отличии от моих чувств к Егору, которые точно были реальны… я была в том почти уверена.
23
Мне столько было нужно ему рассказать, а я не знала с чего начать. Просто сидела на краешке кухонного островка и не отрываясь наблюдала за тем, как Егор в шоколадном фартуке, надетом прямо на голое тело, готовит нам завтрак.
—Фриттата и это не обсуждается!— Провозгласил он, укутав меня в полотенце, после совместно принятого горячего… очень горячего душа.— У тебя же нет аллергии на лактозу или какой-нибудь непереносимости яичных желтков?
—Э… нет, вроде.
—Ну, я же говорю — не обсуждается!— Весело подтвердил Зловский и, чмокнув меня в макушку, шлепнул по попе, подтолкнув вперед себя.
Смотреть, как увлеченно он готовит мне итальянский вариант омлета, было бы куда приятнее, если бы не тяжелые мысли. Мне хотелось избавиться от них, скинуть груз с плеч — рассказать все и сразу; про свои жуткие сны и в особенности тот, последний, который отчего-то заставлял меня чувствовать себя не меньше чем коварной изменщицей! О том, что некто Илья Охотников, который давно точит зуб на него, теперь еще и имеет доступ к системе безопасности его дома… но просто открыть рот, чтобы произнести наконец все это вслух казалось мне чем-то чудовищным.Ведь что Зловский подумает обо мне, что он сделает, когда все узнает? Выйдет из себя? Обратится в зверя и кинется? Нет… какие бы ужасы не рисовала разыгравшаяся фантазия, я знала, что он вероятно простит мне и большее — от того чтобы просто сказать вслух о том, что терзало душу меня удерживал стыд и смущение. Я будто стояла на границе, где с одной стороны сиял лучезарный образ прекрасной и желанной Алены Шапкиной, его «Луны», но стоит мне перейти невидимую грань и мой образ померкнет. Мне нужно, просто необходимо было ему признаться… но сейчас, когда он так тепло мне улыбался и бросал взгляды от которых в груди разливалось мягкое тепло, когда яркое утреннее солнце заливало его светлую кухню, которая наполнялась будоражащим аппетит ароматом. Вот так, взять и все испортить… собой?
Нарезав сочную зелень, да ароматные перья лука, Егор отложил нож и оперся о столешницу.Сосредоточенно и серьезно посмотрел мне прямо в глаза.
—Давай, спрашивай. Я же вижу, что ты места себе не находишь.— Он протянул руку ко мне и нежно провел подушечками пальцев по моей залившейся румянцем щеке.— Я уже говорил и снова скажу — между нами больше нет и не может быть секретов.
От этих его слов я вздрогнула, но попыталась скрыть свое смятение застенчивой улыбкой. Как же хорошо, что он не читает мысли. Но что, если и в этом я ошибаюсь?
Егор смотрел на меня с прежней нежностью и терпеливо ожидал вопроса, а я было решилась — вот сейчас, прямо сейчас все ему рассказать, и будь что будет, но:
—Я должна тебе рассказать… я все хотела спросить у тебя, как вы уживаетесь с остальным миром? В смысле… много ли таких, как ты? Многие ли… знают про таких, как ты?
Егор довольно улыбнулся и, подхватив со стола доску с зеленью, продолжил готовку.
—Твоя формулировка весьма точна — мы именно что «уживаемся». Тяжело, болезненно, иногда безуспешно. Нас достаточно много и не бойся пользоваться расхожими выражениями, говоря о нас — оборотнях, вервольфах, волкодлаках… хм… ликантропах. Мы сами, как ты уже поняла, ведем свою родословную со времен додинастического Древнего Египта, по крайней мере, так людские ученые датируют это время сейчас. А раньше… раньше было не так важно, сколько времени прошло от и до. Оно измерялось правлениями Богов, затем праотцов, а позже людских правителей, когда наши кланы потеряли силу единства и разбились на десятки отдельных стай.
Это ослабило мой род и продолжало ослаблять на протяжении всей истории. В средние века, во времена инквизиции, мы научились скрывать свою суть. Сначала ради выживания, а затем, оценив все преимущества жизни хм… в гармонии с людьми, и для собственного комфорта. Не все так гладко, конечно.— Невесело хохотнул Егор, одним движением складывая фриттату вдвое на сковородке.— Кто-то считает, что наше время ушло и мы вымирающий вид на этой планете густо населенной людьми. Кто-то думает, что мы просто затаились в ожидании прихода нового лидера и пока… растим свои будущие пашни, для кровавой жатвы. Ох, нет-нет, не бойся.— Виновато опомнился Зловский, увидев, должно быть, как кровь отлила от моего лица из-за этих его слов, сказанных, как бы между делом.— Фанатиков везде и всегда хватало, разве нет? Вспомни ту же инквизицию — наши поселения жгли огнем, женщин истребляли, потому что им намного сложнее было скрывать свою суть, чем мужчинам.
А сейчас мы, можно сказать, процветаем даже не вопреки, а благодаря нашему соседству. Среди восемнадцати выживших кланов только два все еще не отказались от этих пережитков прошлого — кровавых жертв и прочего. Они периодически вносят смуту и не безуспешно, но, знаешь, возвращение к кровавым традициям прошлого — это вовсе не то, чего хочет мое поколение, да и многие предшествовавшие моему. Волки прекрасно обходятся и обычной пищей, если ты понимаешь, о чем я.
Я искренне старалась быть невозмутимой, но у самой холодок скользил по спине от осознания того, что все им сказанное — это не сюжет фантастического романа, а жизнь. Вот эта самая, та что кипела вокруг меня с самого рождения.
Так ведь что же получается, Боги действительно существуют? Оборотни? А может и Дед Мороз на самом деле не выдумка?!
—В древности, когда природа зверя обожествлялась, Анубис, а затем и его сыновья, судили людей за их поступки — особое свойство, чувствовать ложь, гниль в сердцах людей, позволяло раскрывать преступников. А затем и карать их, именем Богов. Но затем Боги оставили этот мир и мы, потомки тех сыновей, можно сказать, растеряли благодать. История вервольфов не о божественной сути, как считают фанатики, а о борьбе с собой, со своим темным близнецом. Зверь — это не зло, это разрушительная сила, которая не знает зла и добра, и задача каждого из нас приручить эту силу и сдержать, чему мы научились, пусть и не сразу.
Во многом тому способствовал отказ от образа жизни, скажем так, бывшего свойственным нам на протяжении целого ряда веков. Ну, а что до тех, кто знает о нашем существовании, то их немало. Как ты могла видеть на примере Мары, образ зверя-человека обожествляется. Не сказать, что совершенно незаслуженно, просто на самом деле не так много «божественного» осталось в нас от славных предков. Посмотреть на то, как некоторые ведут себя, так и вовсе почти ничего. Но и тут у нас все, как у людей, разве нет?
