15.Она будет со мной
Всю дорогу Полина разочаровано смотрит в окно, избегая со мной зрительного контакта. Она не хотела, чтобы я ехал к ней домой, но я не могу игнорировать то, что происходит. Блять, я настолько зол, что пальцы впиваются в руль с бешеной силой.
Когда мы прибыли на место, она посмотрела на меня своими зелёными, полными безысходности и горечи глазами. Клянусь, я мог бы убить любого, кто заставит её смотреть так.
—Стас, очень тебя прошу, не ходи ко мне домой,— голос звучит так жалостно, почти болезненно.
—Полина,— твёрдо говорю я. С этим уже пора заканчивать.
—Я не хочу проблемы с мамой,— объясняет она, нервно потирая большим пальцем ладонь другой руки. Наблюдая за этим, я останавливаю её, сжав своей рукой её руку.
—У тебя не будет никаких проблем с мамой.
Она вздыхает, так прерывисто, словно даже это для неё трудно.
—Мне не хочется, чтобы ты видел всё это,— говорит она себе под нос. Я понимаю, что, возможно, она стесняется той атмосферы, которая у неё дома? Она думает, что это как-то повлияет на меня? Отпугнёт? Она готова терпеть, лишь бы я этого не увидел?
Одурманенный светлым выражением её лица, я лишь молчу и выхожу из машины, после чего помогаю вылезти ей.
—Жаль, снег растаял,— она переводит тему, переминаясь с ноги на ногу. Да, на прошлой недели выпало немного снега, но уже всё растаяло и асфальт сухой.
—Любишь снег?
—Да, со снегом настроение… немного лучше.
Мне иногда любопытно, как в один момент жить может поменяться на сто восемьдесят градусов. В прошлом году примерно в это время я был заграницей с женой, занимался с командой разработкой одного проекта, который послужит длительным сотрудничеством с одной компанией. А сейчас я стою возле этой девушки и слушаю о том, что ей нравится.
—Моя мама ничего не спрашивала, когда ты приходил,— Полина всё ещё избегает зрительного контакта и поджимает губы, говоря это. Возможно, я понимаю, к чему она клонит. Она уже говорила своё подозрения касательно того, что именно из-за меня они переехали. Я не могу сказать, что виделся у неё за спиной с её матерью и платил ей за то, чтобы она относилась к ней по-человечески. И что я угрожал ей, это действительно убьёт её без ножа.— Ты с ней общался, правда? До этого? Она изменила своё поведение, когда ты появился. Это не просто так.
—Малыш, я прошу тебя, давай мы не будем начинать этот бессмысленный разговор.
—Нет, это не бессмысленный разговор. Я не хочу, чтобы ты решал мои проблемы. Я не хочу быть для тебя абузой, чтобы тебе приходилось общаться с моей матерью, потому что она меня ненавидит,— её голос звучит слишком напряжено, слова хоть и быстро вылетает из её рта, но видно, что она всё обмудывает и ей слишком больно говорить об этом. Я хочу забрать её. С моими деньгами и связями нет ничего невозможного, я делал что-то намного хуже, чем влюблённость в несовершеннолетнюю девушку.
Тогда почему я медлю? Хочу дать ей время, спокойно закончить школу, побыть ещё с отцом, в котором она не чает, не чувствовать себя ёбанным педофилом, когда ей наконец исполнится восемнадцать.
—Ты не обуза для меня. Я повторю это ещё сто раз, если тебе сложно понять.
В медленном темпе мы пошли к её подъезду, она шла нехотя и смотря себе под ноги, будто если я приду к ней домой — это станет её личным кошмаром. На самом деле нет, я хочу избавить её от этих кошмаров. Я был таким идиотом, думая, что это пьяная сука может держать слово. По крайней мере, я думал ей не хватит смелости говорить мне по телефону одно, а по сути делать совсем другое.
Когда мы поднялись на её этаж, она достала ключи и попали ими в замочную скважину не с первого раза, видимо, сильно нервничая. Даже сквозь закрытую дверь слышна музыка, играющая внутри и мерзкий мужской гогот. Конечно, это вряд ли её отец-инвалид, который с трудом разговаривает.
—Не нужно,— снова просит она, открывая металлическую дверь. Её лицо раскраснеслось больше, чем обычно. Блять, это просто невыносимо, смотреть на неё и понимать, что бо́льшую часть своей жизни она провела в такой атмосфере. Я могу сойти с ума лишь от одной подобной мысли. И я всегда думал, что лишён эмпатии, что именно это и жёсткость характера помогала мне в бизнесе. Нет, вся жёсткость уходит, когда она рядом.
Дверь на кухню не закрыта, поэтому ещё на пороге можно понять, где они находятся. Честно говоря, мне стоит огромных усилий, чтобы не сорваться с места при ней и не превратить всех этих ёбанных пьяниц в одно пятно красного мессива. Полные боли и разочарования глаза Полины подталкивают меня не сдерживаться и сдерживаться одновременно. Я чувствую, как напрягаются и вздуваются вены на руках и шее, как судорожно играют желваки на лице, челюсти будто взорвутся сейчас от напряжения и спазмов.
—Пожалуйста, уйди,— просит она тихим голосом, чтобы никто не услышал, кроме меня.
Меня просто поражает и убивает осознание того, что она лучше останется в одной квартире с ними, чем позволит мне остаться и разобраться с этим блядством.
—Иди в свою комнату, Полина. Найди своего отца,— стараюсь как можно мягче произности я, но строгость из голоса выкинуть не получается.
—Стас, пожалуйста…
—Полина, иди,— приказываю я. Понимаю, что не стоит разговаривать с ней в таком повелительном тоне, но я больше не могу ждать и терять время, я теряю терпение, потому что всё ещё не разобрался с этими отбросами.
Не разуваясь и с не снимая верхней одежды, она идёт вперёд по коридору и заходит в свою комнату. А вот я снимаю пиджак, чтобы мои движения ничего не сковывали. Останавливая болезненную дрожь от злости в руках, я прохожу вперёд и вижу, за столом сидят трое мужиков, а мать Полины сидит на одном из них, обняв его руками за шею. За пьяным смехом не слышно разговоров, но мне насрать в принципе, о чём они беседует. Я выхожу на середину кухни, когда все смотрят на меня.
Она смотрит на меня и складывается ощущение, что только от одного моего вида она протрезвела. Её глаза наполняются страхом и осознанностью.
—Кто это?— мерзким голосом спрашивает один из этих долбаёбов, которого я в миг поднимаю за шкирку и ударяю головой о стену, прежде чем веду по коридору к двери и вышвыриваю вниз по лестнице. Мне, честно говоря, насрать, даже если он сдохнет.
Медленным шагом возвращаюсь внутрь, я собираюсь сделать то же самое с двумя остальными — но и они, видимо, немного приходит в себя от увиденного и стоят по струнке ровно, когда я захожу.
—Если увижу здесь ещё раз, я вас застрелю,— рычу я и наблюдаю за тем, как они, шатаясь и скуля что-то нечленораздельное себе под нос, идут к двери, берут обувь в руки, даже не останавливаясь на то, чтобы обуться, и выходят.
Я делаю глубокий вздох, стараясь привести себя в чувство и не убить эту женщину на месте. Я даже не могу назвать её матерью или человеком, просто существо, из-за которого страдает моя девочка и страдала всю, мать его, жизнь.
