Собираюсь покурить, но выхожу на улицу в одних домашних штанах, чтобы дым не разнёсся по дому и не разбудил мою принцессу. Она не в восторге от моей вредной привычки, иногда игнорируя, а иногда и в лоб спрашивая, перестану ли я когда-нибудь курить.
Она настолько стеснительная по отношению ко мне, что может раскраснеться из-за подобного вопроса. Всё зависит от обстоятельств, при которых он задан.
Для неё всё просто как белый день. Курение равносильно вреду, от этого нужно избавляться. Но моя нервная система держится только на никотине.
Тело группируется, когда морозный ветер прилипает к мышцам моего голого торса. Февраль ночью явно не то время года, когда стоит прохаживаться по улицам в одних, блядь, штанах, но мне просто нужно остудиться и успокоиться. Виски меня не берёт, я пью его, словно газировку, из которой вышли газы — никакого расслабления и прочистки мозгов, никакого эффекта, кроме терпкого послевкусия.
Кинув окурок в пепельницу, стоящую на перилах балконного крыльца, я возвращаюсь домой и подхожу к деревянной лестнице. Каких-то двадцать ступенек разделяют нас, поэтому я поднимаюсь. Мне не удаётся нормально выпить. На самом деле, я поднимаюсь к ней уже пятый раз за всё время, пока выпивал.
Это как навязчивая мысль. Как обсессивно-компульсивное расстройство. Как базовая потребность дышать или пить, чтобы не умереть от обезвоживания. Войдя в нашу спальню, я наблюдаю за тем, какой крошечной она кажется, спящей в нашей огромной кровати из натурального дерева.
Опираясь спиной о дверной косяк, я скрещиваю ноги в лодышках и стою так примерно минут десять. Может, я действительно сумасшедший, если я могу просто наблюдать за тем, как она спит. Без какой-либо цели и без перерыва.
Отталкиваясь от стены, я подхожу к кровати и залезаю на неё со своей стороны. Меньше всего хочется дышать на неё перегаром и прикасаться своим холодным телом к её тёплому. Это кажется варварством, поэтому я просто наблюдаю за её спокойным выражением лица, за медленно опускающейся и поднимающейся грудью, которую закрывает шелковистая ночная майка бордового цвета. Изгибы её миниатюрного тела заставляет пересохнуть в горле.
Моё восхищение заставляет пожалеть о том, что я сломал тому уроду два пальца, а не всю грёбанную руку.
Наблюдаю за ней ещё минут двадцать. Возможно сорок. Или примерно час.
Думаю, стоит хотя бы немного поспать, потому что завтрашняя ночь — это ночь её восемнадцатилетия. Я собираюсь превратить этот необътных размеров дом в её личный дворец. Завтра он будет заполнен цветами, шарами и сказкой. И я благодарен своей секретарше за то, что она взяла на себя обязанность за поиск лучшего салона, который сделает всё на высшем уровне.
Иначе я бы её уволил.
Закрывая глаза, я понимаю, что не могу не наслаждаться ею даже во сне.
Что, блядь, со мной такое и как это лечится?
***
В первой половине дня я решаю большую часть вопросов по последним проектам на работе и сверяю график, назначаю встречи на следующую неделю. В двадцать лет я стал трудоголиком, когда понял, что диплом университета предлагает разве что возможность подтереть им задницу.
Образование это хорошо, но только в совокупности с мозгами, хитростью, связями, чётким планом и кучей других вещей.
Сейчас я работаю так же много, как и тогда, когда полностью зелёный и неопытный начинал вести бизнес. Только сейчас у меня совсем иные масштабы. Плюс когда начинаешь свой путь, есть огромное преимущество — ты и так на дне и тебе некуда падать, нечего терять. А с большой деньгами, большой властью приходят и большая ответственность.
Ко мне пришла ещё бо́льшая ответственность, когда я встретил Полину. Теперь у меня появился страх разочаровать её, хотя я знаю, что этого не произойдёт.
Я заполню собой её мысли. Я убью конкурентов. Я буду единственным из встреченных ею мужчин, кто будет достоин.
Пока я жду её в пять вечера на стоянке, она присылает мне сообщение, что выйдет через тридцать минут. Потому что их задерживает куратор, чтобы провести кураторский час.
Тринадцать минут я трачу на несколько звонков.
Когда она появляется, я подавляю желание сломать руки всем её одногруппникам мужского пола. Она тратит слишком много времени, чтобы убедить в меня, что они ничего для неё не значат.
—Пожалуйста, скажи мне, что ты здесь ни при чём,— сходу щебечет она, как только я выхожу из машины, чтобы открыть ей дверцу.
—В чём я должен быть ни при чём?
—В том, что сегодня не было пары с Валентином Евгеньевичем. И в том, что его вообще не было в университете. И в том, что какое-то время у нас будет замена этой пары с нашим куратором,— её голос беспокойный, как и взгляд изумрудных глаз, он мечется, не останавливаясь на мне.
А её волнение за этого преподавателя ещё больше заставляет меня рассвирепеть в одно мгновение, поэтому я не сомневаюсь, что мой голос сейчас будет звучать жёстко. Даже слишком жёстко.
—Смотри на меня, когда разговариваешь со мной, принцесса,— требую я.— Или обвиняешь в чем-то.
—Я тебя не обвиняю.
—Я не имею отношения к вашим учебным планам и заменам преподавателей.
Лучше я сожгу нахрен этот университет, чем она узнает, как я наказал Валентина Евгеньевича. Я не должен вызывать страх в её разуме.
—Правда? Мне показалось, что ты мог разозлиться на него из-за того, что увидел.
—Что же я увидел, Полина, напомни мне.
Она колеблется, видимо, не уверена — хочет ли поднимать тему, которую понесёт за собой последствия в виде моей ревности.
Как домино. Упадёт одно — и повалит все остальные.
—Не знаю… Может…— она прочищает горло и трёт ладонями свои бёдра, защищённые тканью пальто.— Ты приревновал, когда он разговаривал со мной во дворе позавчера.
—Приревновал? У меня был повод?
—Нет, но разве он тебе нужен?
—Ты права, принцесса. Я приревновал так, что тебе лучше не знать, насколько. Но ты ведь не даёшь мне поводов. Я в состоянии справиться со своей ревностью.
Если это значит сломать пару чужих конечностей.
Её сапоги на небольшом квадратном устойчивом каблуке глухо стучат по нервному асфальту, когда она переминается с ноги на ногу.
—Прости,— с сожалением произносит Полина.— Я не должна была такого думать о тебе, просто иногда мне действительно кажется, что ты можешь воспринять что-то подобное слишком серьёзно.
—Это для меня серьёзно, принцесса. Но я не собираюсь делать тебе больно своими поступками. Никогда.
—Спасибо.
—Значит, ты расстроена, что он не будет вести у вас пары?— я контролирую каждый мускул в своём теле и на лице, чтобы не выглядеть так, словно я готов вернуться к нему домой и доломать ему пальцы. Или отрезать. И заставить их сожрать.
