Я не до конца понимала, кто же всё-таки мой муж. Ему плевать на людей вокруг, потому что они его боятся, они ему не перечут и они не смотрят на него, если он против воли, насильно ведёт кого-то в неизвестном направлении.
Сглотнув, я срываюсь с места и иду в том же направлении, куда пошёл и Стас. Наверное, мой охранник тоже встаёт и идёт за мной, но мне всё равно. Этот ад происходит только потому, что от своей боли я сделала эту глупость. Ведь я хотела опротиветь ему, сделать больно, заставить ревновать — всё вместе, хотя эти желания и противоречат друг другу. Какая же я глупая, обиженная глупая девочка, которая всё испортила и доломала.
Это конец. Конец всему.
Но я не могу позволить, чтобы по моей вине пострадал человек. Я пытаюсь пройти сквозь толпу и найти их прежде, чем я задохнусь от боли, стыда, алкоголя в крови и нежелания жить.
38.Невозможная борьба
Сука.
Мои ноздри раздуваются.
Мои пальцы сжимают горло этой мелкой падали, пока его ноги поспешно идут за мной. Если он перестанет идти, я потащу его с маленькой надеждой, что он не задохнётся.
Нет, он, блядь, не должен сдохнуть раньше, чем я сдеру с него шкуру.
Он решил, что может дотрагиваться до моей жены. Решил, что может притащить её в этот притон для недоразвитых малолеток, в котором даже охрана не способна чихнуть в мою сторону. Решил, что ему сойдёт с рук то, что он позволил себе думать о ней в подобном ключе.
Он кряхтит как свинья на убое под шум музыки, пока я веду его по тёмному коридору, игнорируя других встречающихся здесь мелких шавок.
Сдерживая тик челюсти, я проверяю каждую дверь, пока не натыкаюсь на открытую и не завожу его внутрь. Со всей дури я кидаю его в стоящий у стены деревянный стеллаж, полки которого резко грохаются вниз из-за его падения на них. Еле живой он лежит под завалами мебели, откашлиявась и стараясь отдышаться.
Ох, я дам тебе отдышаться.
Снимая с себя пиджак и бросая его на спинку старого стула, я подхожу к нему и беру за грудки. Он поднимается в воздухе, когда я впечатывают его в стену и снова отпускаю. С трудом у него получается удержаться на ногах.
Я, чёрт возьми, возьми, что один мой ёбанный удар — и я раскрою ему череп о бетонную стену.
Хрустнув шеей, я обращаюсь к нему.
—Ты сделал очень неправильный выбор, когда решил, что можешь даже подумать в сторону моей жены,— выдыхаю я, когда он поддаётся вперёд, пытаясь сдвинуть меня с места и сбежать.
Он снова прижат к стене моей рукой.
—Ты знаешь, что я делаю с теми, кто трогает мою девочку?— спрашиваю я, надавливая большим и указательным пальцами на мышцы его шеи.— Отвечай мне, пока я не задушил тебя, сопляк. Ты. Знаешь?— повторяю я свой вопрос, воспроизводя в памяти картину, где он смеет притронуться к ней. Привести её в место, где толпится сброд, где каждый бухой уёбок может её облапать и напугать.
—Нет,— еле произносит он.
—Я тебе покажу.
И отпустив его в очередной раз, я беру кисть его руки в районе сгиба — и одним движением ломаю её. Мне стоит сломать ему руки, которыми он притрагивался к ней. Затем вырвать его язык, которым он убеждал её поехать с ним. А потом забить его до смерти.
Его жалостливый, подходящий на писк щенка крик заполняет пространства вокруг. У меня продолжает дёргаться челюсть от злости, потому я бью локтем его по лицу, делая доброе дело и позволяя боли из его сломанной кисти перейти к его сломанному носу.
Он падает на колени, тяжело дыша, но всё ещё не плача. Я поднимаю его с колен, чтобы его взгляд был прикован ко мне, когда я буду говорить.
—Теперь, маленький сукин сын, мы проведём с тобой дисциплинарную беседу. Смотри на меня и повторяй за мной. Я к ней больше не подойду.
—Я к ней больше не подойду.
—Я сдохну самой мучительной смертью, если когда-то посмотрю в её сторону,— произношу я, борясь внутри себя с желанием, диким желанием вырвать из груди его сердце и скормить ему же.— Повторяй.
—Я…— неуверенно начинает он.— Я не заставлял её, чёрт возьми!..— в агонии кричит он, но сразу же отводит взгляд. Видно, щенок понимает, какую грёбанную глупость он сказал. И эта грёбанная глупость срывает мою крышу окончательно и бесповоротно, отключает мой мозг.
Он смеет думать, что Полина могла захотеть быть с ним. Смеет оправдывать себя.
Я его, нахуй, убью.
—Господи,— кричит нежный, но боли испуганный женский голос справа от меня. Боковым зрением я вижу, как охранник пытается вывести её, осторожно хватая за плечи.— Хватит, Стас, прекрати! Отпусти его!
Её шокированные зелёные глаза смотрят на меня так, словно не её любимый мужчина, не её муж, не опора для неё, а просто чудовище.
Секунду назад я собирался разбить его череп, и прямо сейчас я не в состоянии воспротивиться её просьбе. Но осознание, что она увидит во мне монстра, убивает меня ещё больше, чем то, что я увидел её с этим парнем.
—Ты не можешь всё это делать!— она кричит громче, а в её голосе всё больше и больше слышна зарождающаяся истерика. На почве боли и на почве выпитого алкоголя.— Не можешь ограничивать меня и избивать других только потому, что купил меня у матери и считаешь меня своей вещью! Считаешь, что я не имею права голоса!
Мои глаза распахиваются, словно её слова пробуждают меня из транса.
Она сказала, что я считаю её своей вещью? И что я купил её?
В этот момент я разжимаю пальцы и быстро поворачиваюсь к ней. От внятной речи больше ничего не остаётся, она плачет, закрывая лицо руками. Охранник делает шаг назад к двери, когда я заключаю её в свои объятия, чтобы успокоить.
—Принцесса, посмотри на меня,— тихо говорю я, пытаясь утихомирить всё ещё пылающий гнев в своём голосе.— Я никогда не считал тебя своей вещью, Полина. Я никогда не покупал тебя у твоей матери.
—Нет, она мне это сказала. Лично.
Её непрекращающиеся рыдания заполняют маленькое помещение, которое и без того переполнено басами и тяжёлым, прерывистым дыханием мелкого ублюдка. Но я уже ни на что не обращаю внимания, ничего не слышу, кроме её слов.
—Когда я пришла к папе, а она была пьяная. Она так и сказала, ч-что ты,— её голос дрожит.— Что ты купил меня, как… как шлюху.
Полина обрушивает на меня ещё больше рыданий, пачкая влагой мою рубашку. Всё внутри меня переворачивается, всё это время она думала, что я выкупил её у матери и считаю своей вещью.
—Полина, выслушай меня.
—Я не хочу, нет,— Полина отрицательно качает головой, всё ещё приклееная к моей рубашке.
Как я желаю впитать в себя всю её боль, хочу заставить её слёзы исчезнуть. Чёрт, мне стоило отправить эту мамашу на лечение раньше, чем она могла сказать Полине всё, что могло её морально убить и убивало каждый день.
