–Разве ты не знаешь, что уже два часа дня, соня?– хохочет задира.
–Кэссиди?
Хорошо помню тот день, когда сестра ворвалась в мою комнату в нашей общей квартире и начала отчаянно молотить меня кулачками. Она выкрикивала нежным голоском какую-то чепуху, а я силилась полностью очнуться от крепкого сна, который она прервала. Обхватив бледное, мокрое от слез лицо ладонями, я попросила ее успокоиться и объяснить, что случилось. Сестра сказала, что мама и папа умерли. Больше всего жалею о том, что не я открыла дверь полиции. Как бы я хотела, чтобы Кэссиди не жила со мной, тогда я подготовила бы ее к новости о потере родителей…
–Вот, приехала в город, зашла поздороваться,– весело сообщает сестра, звеня детским голоском, и плюхается на кровать рядом со мной, так что я скатываюсь в ее сторону.
–Неужели уже два часа?– Я недоверчиво смотрю сквозь щели занавесок на положение солнца за окном.
–Да, глупышка!
–Какой сегодня день?
–День? Ты что, не знаешь, какой день?– Она игриво подталкивает меня.
–Водички не принесешь?
Как же хочется пить! Пока она ходит за водой, я сижу в теплой постели и тру глаза кулаками. Вроде бы пришла в себя, но в мышцах все еще слабость. Потолочный вентилятор холодит кожу, на затылке выступил пот. Должно быть, я спала весь день и последующую ночь, а значит, Роб приедет домой завтра вечером.
Кэссиди возвращается в спальню с полным стаканом воды.
–Из-под фильтра?
–Конечно. Знаю я твои причуды: другую пить не станешь…
Запрокинув голову, залпом выпиваю весь стакан.
–Ты как себя чувствуешь?– Сестра прикладывает тыльную сторону ладони мне ко лбу, будто знает, что делать при высокой температуре.
–Нормально,– мычу я в ответ.
–Тогда почему до сих пор в постели?
Я молчу. Гляжу на покрытые одеялом ноги.
–Кофе хочешь?
Я киваю.
Она хватает меня за руки, откидывается назад и всем весом тщедушного тельца медленно вытягивает из постели. Я беру со спинки кровати халат и осторожно – любое быстрое движение вернет пульсирующую головную боль – просовываю каждую руку в рукав. Затягиваю пояс, поспешно поправляю ткань на груди, чтобы скрыть пропажу крестика. Обнявшись за плечи, мы, покачиваясь, спускаемся в гостиную и оттуда идем на кухню. Кэсси готовит кофе, ориентируясь в шкафчиках как у себя дома: пару месяцев она жила у нас, пока не встретила другого парня и не переехала к нему.
Дырявые свободные джинсы держатся на ней только благодаря ремню. Достающие до талии темно-русые волосы с пепельным отливом колышутся при каждом движении. Она похожа на хиппи – я никогда так не оделась бы, но ей идет.
–Держи!– подмигнув, Кэссиди, как волшебница, проводит рукой над тостом с арахисовым маслом и чашкой свежесваренного кофе с ароматом лесного ореха.
–Воды,– требую я, откусив первый кусочек тоста: пересохшим ртом жевать поджаренный хлеб невозможно.
Кэссиди протягивает мне доверху наполненную фильтрованной водой кружку.
Напольные часы в прихожей бьют два с четвертью. Их перезвон эхом отдается от стен, пронзает барабанные перепонки и сотрясает мозг.
–Почему ты до сих пор не выбросила эту громкую жуть?– в шутку спрашивает Кэссиди.
–Часы несколько веков принадлежали семье Роба. Его мать настояла, чтобы мы забрали их себе,– отвечаю я, злобно глядя на фамильный антиквариат.
–Что-то случилось?– спрашивает Кэссиди, пока я примеряюсь к тосту.
Вместо ответа задаю встречный вопрос:
–Зачем приехала?
–Говорю же, была в городе…
Я взмахиваю рукой, обрывая ложь на полуслове. Сестра не упорствует и перемещается к стоящему в углу кухонной зоны пианино.
Допив остатки воды, я осторожно поднимаю чашку с кофе и отпиваю глоток сладкой благодати.
Кэсси садится за инструмент, аккуратно откидывает крышку и начинает играть «Гимнопедию №1» Эрика Сати
[12]. Мелодия навевает воспоминания детства. Каждый вторник и четверг к нам с сестрой приходила старушка, мисс Мюллер, и учила нас игре на фортепиано. От нее пахло затхлой землей, а зубы вечно были перепачканы помадой. Мисс Мюллер была органисткой в местной церкви.
В отличие от меня, Кэссиди прекрасно играла на пианино. В детстве я любила смотреть, как ее пальцы извлекали из инструмента магию.
Взяв чашку, забираюсь с ногами в стоящее в гостиной большое кресло и внимательно слушаю, поправляя вырез шелкового халата. Делаю еще глоток: кофе постепенно возвращает меня к жизни.
Кэсси перестает играть и, сгорбившись, убирает руки на колени.
–Расскажешь наконец, что случилось?– обиженно спрашивает она, как ребенок, которому сообщили о разводе родителей.
–Не знаю, с чего начать…
–Выкладывай все начистоту. Видно же, в каком ты раздрае.
Об откровенности, которой она от меня ждет, не может быть и речи. Я не стану рассказывать младшей сестренке о женщинах Роба, странном незнакомце с футбольного матча, оргии в том доме и секретных вечеринках Роба, о потере маминого крестика и, наконец, о том, что полиция подозревает в убийствах моего любовника. С тех пор как мама с папой погибли в автокатастрофе, моя забота – защищать сестру от всех зол мира.
Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Напустив на себя веселость, лгу ей прямо в глаза:
–Я в порядке, Кэсси. Ну правда. Просто мы с Робом немного вымотались: унего на работе запарка, у меня тоже дел по горло.
–Разве у него бывает по-другому?
–Так и есть, но ты пойми, Роб владеет крупной компанией. Это не как обычная работа: он никогда не отдыхает. Его рабочий день не заканчивается, как у всех, когда он уезжает из офиса в уверенности, что зарплата обеспечена. Если хочешь знать, в компании есть отдел, который занимается исключительно выдачей зарплаты сотрудникам. Представляешь, сколько у него обязанностей?
Кэссиди закатывает глаза. Она уже давно не сопереживает Робу.
Вроде бы я пытаюсь разжевать ей очевидное, но потом понимаю, что снова оправдываю поведение мужа.
–У меня все отлично, Кэссиди. Бывало и хуже,– ласково улыбаясь, уверяю я.
Она улыбается в ответ. На душе стало легче: ясмогла ее успокоить.
Сестра садится на пол возле кресла и кладет голову мне на колени. Мы сидим какое-то время молча.
–Софи?– откашлявшись, произносит она.
–Что?
–А я дружила с Брук Сэдлер. Ее недавно убили. Она работала в «Анексе».
–О, не знала, что вы были подругами,– говорю я, поглаживая шелковистые волосы сестры.
