Что за чертовщина происходит? Я останавливаюсь и складываю на груди руки. Если он думает, что я просто так выполню то, о чем он меня просит, то ошибается.
–Что за мистер Рокетсон?
–Приятно увидеть тебя воочию, Мэттью!– Толстый мужчина, от которого несет так сильно, что глаза слезятся, подпрыгивает ко мне и протягивает пухлую ладонь.– Очень!
Я не пожимаю руку.
–Кто вы?
–Это психиатр, Труман Рокетсон,– важным голосом поясняет Долорес, а я гляжу на нее через плечо и чувствую, как мое лицо краснеет. Я пялюсь на женщину, и мне кажется, что она сказала нечто на иврите.
–Что?– наконец я отмираю.– Что ты сказала?
–Психиатр. Мы решили, что тебе нужно поговорить с кем-то.
У меня нет слов. У меня нет сил. Первые несколько секунд я не знаю, что ответить и что закричать, потому что пребываю в странном туманном состоянии, во время которого так и тянет разбить кому-то морду. Но здесь отец и Долорес, их бить как-то неправильно… Выходит, не повезет толстому ублюдку, но у него и так жизнь не классная, да? Разве стоит подливать масло в огонь? Сумбурные мысли вертятся в голове, словно сумасшедшие, и, решив, что напугать отца больше попросту невозможно, я смеюсь и отворачиваюсь.
–Ты пригласил в дом мозгоправа?– не переставая смеяться, спрашиваю я отца.– Ого! Смелый поступок, пап, очень смелый. Кого он будет лечить?
–Мэттью, пожалуйста.
–Что? Я задал обычный вопрос.
–Прекрати.
–Он сможет тебе помочь!– горячо восклицает Долорес и приближается ко мне.– Он тебя выслушает, найдет способ избавиться от…
–От чего?
–От проблем,– договаривает отец, сведя брови,– у тебя ведь много проблем.
–Ты серьезно?– Я больше не смеюсь. Я злюсь.– Невероятно.
–Мэттью, тебе нужна помощь! Слышишь? Сынок, тебе нужен человек, который тебя услышит, который поймет, что творится в твоей голове.
–И ты решил, что этим человеком должен быть какой-то Балу из Детройта?
–Ради бога, простите,– щебечет Дол, поджав от стыда губы,– он пошутил.
–Да, мистер Рокетсон, я великий шутник,– рычу я, стиснув зубы.
Неожиданно мне становится очень неприятно. Вместо того чтобы понять меня, отец пригласил в дом чужого человека. Я знаю, что напугал его. Знаю, что заслуживаю злости и недоверия. Но в таком поступке проскальзывает неуважение, будто я кусок дерьма. Никто не хочет марать руки, и поэтому мне пригласили докторишку в перчатках. Меня тошнит. Здесь нет моих родных. Я вдруг отчетливо ощущаю, что остался один.
–А знаете что,– говорю я,– вы тут оставайтесь, а я, пожалуй, пойду.
–Мэтт, прошу!
Я поворачиваюсь к папе спиной, делаю несколько шагов и останавливаюсь, так как отец хватает меня за плечо. Он тянет меня назад, а я рвусь к выходу.
–Ты никуда не пойдешь.
Оборачиваюсь. Я всегда любил отца, но сейчас я его ненавижу.
–Мэтти,– хрипит он, приблизившись ко мне почти вплотную,– я ведь помочь хочу.
У нас похожие глаза. Мы одинаково разговариваем. Одинаково движемся. Но что-то в эту минуту разрывается, связь между нами исчезает. Пять лет назад у меня умерла мама.
А сегодня у меня умер отец.
–Ты просто должен был спросить,– бросаю я.
–Мэттью.
–Я рассказал бы.
–Так расскажи сейчас,– папа кладет ладони мне на плечи,– я здесь, рядом.
Сбрасываю его руки и равнодушно пожимаю плечами:
–Нет, тебя здесь нет.
Он собирается сказать что-то еще. Но я ухожу. Поднимаюсь на второй этаж и скидываю нужные вещи в огромный рюкзак, забираю костюм. Я выхожу из дома под бормотание Дол о том, что я совершаю огромную ошибку.
Мне наплевать на ее слова. Близкие должны доверять друг другу. Они должны верить друг в друга. Никто в этом доме никогда в меня не верил. Я всегда был плохим сыном, плохим братом. Что бы я ни делал, отцу всегда было мало. Хорошие оценки и успехи в спорте – мало. Я подорвал его доверие в тот день, когда попал в аварию, и с тех пор он не прощает мне ничего, будто вместе с капотом машины вдребезги разбились и наши отношения.
Я не хочу ехать к Монфор, не хочу видеть Джил. До полуночи еще много времени, и я решаю поехать в парк, чтобы оказаться как можно дальше от знакомых лиц, хотя они в этом городке повсюду, куда ни сунься. Я припарковываюсь в тени деревьев. Пикап Хэрри глохнет, когда я преждевременно снимаю ногу с педали сцепления. Но плевать, на все плевать. Включаю радио, откидываюсь на сиденье и закрываю глаза.
Я представляю, что со мной рядом сидит Ариадна. Та самая, что смеялась на уроках биологии, та самая, что перевернула с ног на голову мою жизнь. Я думаю о том, что скучаю по ней. Да.Впервые за эти два дня я скучаю по Ари. Принимаю, что все же когда-то она существовала и делала мою жизнь не только опасной, но и стоящей.
Я отчетливо вижу ее изумрудные глаза, которые пробивают брешь в моей защите. Терпеть не могу, когда люди переходят черту, прорываются внутрь моих мыслей. Но я бы все рассказывал Ариадне, спросил бы у Ари, что мне делать, а она ответила бы:
–Жить дальше.
И я непременно закатил бы глаза, а она сжала бы мою руку. Возможно, меня к Ариадне влекло не потому, что она была жертвой, которую с первого же дня я пытался спасти. Возможно, жертвой был я – жертвой повседневности, фальши. Я всегда боролся со всеми проблемами в одиночку, Ари ненавидела, когда за нее принимали решения. Но мы с ней почему-то спасали друг друга, и это было приятно. Это делало нас похожими.
Жаль, что Ари больше нет.
Я еду за черной машиной Джейсона. Норин предлагала поехать вместе, но я не представляю, как выдержать несколько часов в их компании. Не то чтобы они мне казались чужаками или я испытывал неприязнь, но сейчас мы по разные стороны баррикад. Я отдельно от них, они отдельно от меня. Пусть так и остается.
Мы приезжаем к кладбищу без четверти двенадцать. Я выхожу из пикапа и достаю из сумки пузырек, который мне дала Джиллианна.
–Ты идешь?
–Да.– Прячу склянку в карман брюк.– Две секунды.
Пронести лук вряд ли удастся. Я мог бы спрятать «браунинг» за спину. Но сама мысль о том, что мои пальцы вновь сожмут ледяной металл пистолета, сводит с ума. Я больше никогда не смогу взять в руки оружие – и это хорошо. Наверное, это хорошо.
Закрываю пикап.
–Что ж, будем действовать согласно плану,– ровным голосом говорит Норин.
–Да,– кивает Джейсон.– Заходим в чистилище, находим Ариадну. Ты отвлекаешь.
