–Все хорошо.
–Нет!
Я прижимаю Ари, а потом в голове вдруг что-то ломается, меня покидают рассудок и воля, я пытаюсь найти выход, мой мозг работает так отчаянно, как никогда еще не работал. Но ничего не получается.
Она ранила себя. Взяла ножницы и ранила себя, чтобы умереть.
–Зачем ты это сделала!– Я всматриваюсь в глаза ведьмы.– Не молчи, давай, не смей молчать!
–Я не должна жить, если кто-то умирает по моей вине.
–О боже…
–Мэтт!– Тонкие пальцы Ари касаются моих губ, и я так крепко зажмуриваюсь, что глаза щиплет, виски вспыхивают, а она не отнимает руку. Прижимает ее ко мне нежно, так трепетно, что я тянусь к ней и припадаю щекой к ее холодной ладони.– Так…
Она запинается, а я тороплю ее:
–Ари, не молчи.
–Так мало времени.– Из ее глаз льются слезы.– Так мало времени для нас с тобой. Я хотела бы… хотела, чтобы времени было больше.
–У нас еще будет время,– шепчу я, крепко обнимая ее,– конечно будет.
–Я так виновата.– Слезы градом катятся по ее щекам, а спина выгибается от боли.– Я… я не хотела.
–Все в порядке.
–Нет.
–Все в порядке!– с нажимом повторяю я, стиснув зубы, а Ариадна шепчет:
–Мне очень жаль.
–Ничего страшного!– Я глажу ее по волосам.– Я с тобой, Ари!
–Ты… нет. Ты не должен.
–Тебе больно, мне больно. Помнишь?
–Тебе плохо,– задыхаясь, хрипит она,– мне плохо.
–Точно, все правильно,– я оставляю поцелуй на ее щеке и закрываю глаза.– Я рядом.
–Ты рядом.
Я убаюкиваю ее, чувствуя, как слезы застилают глаза, и морщусь, понятия не имея, в какой момент мое сердце разобьется, в какой момент я разорвусь на части.
Неожиданно Ариадна оборачивается, будто кто-то позвал ее по имени. Она опускает на пол руку, обессиленно моргает и тянется пальцами к окну. Не отводит глаз от занавесок.
–Ари, кого ты видишь?
Она не отвечает. Все тянется и тянется, а потом застывает.
–Ари! Ари! Что ты…
Я наклоняю голову и замираю. Гляжу на то, как вытянута рука девушки, как широко распахнуты ее изумрудные глаза. Я сразу все понимаю. Осознание наступает мгновенно, и я судорожно сгибаюсь. Нет! Пожалуйста! Шумно втягиваю воздух, выпрямлюсь и приподнимаю девушку за плечи. Она безвольно повисает на моих руках.
–Ари!– Ее имя обжигает. Сводит с ума.– Ари, скажи что-нибудь! Давай, скажи!
Я жду, что она ответит, а она молчит. Лежит в моих объятиях, будто мертвая птица с распростертыми крыльями. Прижимаю ее к себе и разваливаюсь на сотни частей. Мы так много слышали о смерти, так часто ее видели. И у меня даже притвориться не получается, не получается хотя бы на секунду представить, что Ариадна спит.
Все разом теряет смысл. Моя борьба, мой путь. Если это тот конец, который был мне предначертан, зачем я вообще старался? Зачем я встретил эту девушку? Зачем она увидела меня? Зачем мы почувствовали то, что почувствовали, если это так больно?
Я робко прижимаю ее голову к своей груди и вижу, как за окном рассеиваются тучи, тусклый свет проникает через пыльное стекло, занавески и падает на ее блестящее от слез лицо. Этот момент знаменует начало новой жизни: ящик Пандоры закрыт, но для меня все кончено, все кончено для Ариадны, потому что она была сильной, потому что она любила, потому что она боролась. И она умерла.
Я зол, хочу сорваться с места, но лишь рычу и крепче стискиваю ее маленькое тело, погружаясь в темноту, во мрак. Ари больше нет… Черт возьми, ее больше нет!
–Неправда,– не своим голосом хриплю я,– ты ведь не можешь… не можешь.
Я прикасаюсь лбом к ее лбу и плачу. Я не должен, я сильный! Но все выходит из-под контроля. Как же мне больно! Адски! Ад существует… Он здесь – в ее глазах, налитых ужасом, в моих руках, сжимающих ее тело. Он в этих минутах, которые тянутся так жестоко, с издевкой, с насмешкой. Я не могу дышать, а время тянется все медленнее и медленнее, заставляя мое тело гореть в агонии. И я понимаю, что я виноват. Что мы виноваты. Наши поступки привели к тому, что я держу в руках девушку, которую, возможно, любил, которую, возможно, всегда бы любил. Мы не ценили время и теперь уже ничего не исправим. Комнату заполняет свет, а я погружаюсь во мрак.
Я больше не могу. Это сильнее меня. Гораздо сильнее. Я боролся. Я боролся изо всех сил, и я, черт возьми, любил Ариадну и хотел ее вернуть. Я делал все правильно!
–Черт,– слезы ошпаривают глаза. Смахиваю их и встаю.
Я не могу. Не могу больше быть здесь, видеть ее, чувствовать ее.
–Прости, прости, пожалуйста!
Я ухожу. Вырываюсь из комнаты и несусь по лестнице, вытирая кровь о джинсы. Мне нужно вырваться на свежий воздух, и тогда, возможно, станет легче.
–Мэтт?– Джейсон недоуменно вскидывает брови.– Что ты…
Не останавливаюсь. Иду к выходу и открываю дверь. Солнце вонзается в меня яркими стрелами. Такое яркое, такое теплое. Я не видел такого солнца уже несколько месяцев, и оно выглянуло сейчас – в тот момент, когда Ари перестала дышать.
–К черту,– лицо перекашивает от боли,– к черту все!
Сначала я иду по улице, потом бегу – подальше от того, что прорывается внутрь и разрывает на куски. Я уношусь от друзей, от правды, от воспоминаний, которые должны были стать чем-то хорошим, но все это дерьмо, смысла ни в чем не было, я не постиг план Мойры, не понял мотивов Ноа. Люди на моем пути умирали несправедливо. Они умирали жестоко. Мы сражались за каждого, но проигрывали. Да мы только и делали, что падали и вставали. Опять падали и опять вставали. Но больше нет сил вставать. Ради кого?
Судорога сжимает легкие, я спотыкаюсь и падаю. Я ведь… Я ведь до сих пор чувствую запах ее кожи, вижу ее волосы и глаза. Я слышу ее смех.
Мне кажется, что меня обнимают ледяные руки, но я не оборачиваюсь. Не оборачиваюсь, потому что знаю: там никого нет.
Часть третья
Ариадна Монфор
Я наконец-то дотягиваюсь до руки Ноа Морта. Его пальцы теплые, что противоречит всем нашим знаниям о Смерти. И еще его руки надежные. Он помогает мне встать на ноги и тихим ровным голосом говорит:
–Мне очень жаль.
Мне нечего ответить. Разве я заслуживаю сожаления? Вряд ли.
–Ари?– Я невольно оборачиваюсь и вижу свое тело, которое лежит в руках Мэттью. Его брови сходятся на переносице.– Ари? Что ты…
Парень замолкает, округлив глаза, а я зажмуриваюсь: мне не жаль себя. Увы, я заслужила все то, что со мной случилось. Но они не заслужили: Мэтт, Джейсон, мои тети, Хэрри. Они пытались помочь мне, поступали по совести. И теперь почти все сломлены, а Норин…
