Тут Люк подумал, как странно, что отец Джен работает в демографическом надзоре. Мистер Толбот вёл двойную игру, стараясь помочь третьим детям, а не убивать их, а свою дочь уберечь не смог. Но сумел отвести от себя подозрения и скрыть от демографической полиции, что Джен его дочь.
Упоминать о смерти Джен Люк не хотел, только о жизни.
–Она планировала митинг месяцами,– говорил он.– Вот её слова: «Я имею право на жизнь. Мы имеем право на жизнь». Ей хотелось собрать много третьих детей. Чтобы они вышли из подполья. Думала, что правительство прислушается. Она повела их к дому Президента…
Люк вспомнил их ссору, когда он отказался пойти на митинг. И как она его простила. Он замолчал, объятый горем.
–Правительство убило всех участников митинга,– закончила вместо него Нина.
Люк кивнул, как слепой. Он не мог спокойно говорить о смерти Джен.
–Джен – настоящая героиня,– едва выдавил из себя он.– Храбрее человека я не знал. И когда-нибудь… когда-нибудь о ней узнают все.
Другие печально кивнули. «Они понимают мою боль»,– восхитился он.
И, несмотря на печаль, ощутил прилив радости: «Я один из них. Меня приняли».
После этого он даже рассказывал про Джен смешные истории. Вся компания покатывалась со смеху, когда он описывал, как Джен проверяла его отпечатки пальцев, когда он впервые пришёл к ней домой.
–Хотела проверить, что я…– Люк заколебался.
Он чуть не сказал: «Такой же третий ребёнок, как и она». Но ему не хотелось выдавать свою тайну между делом, будто какой-то пустяк.
–Хотела проверить, что я тот, за кого себя выдаю,– с запинкой добавил он.
–Ну, и кто же ты?– спросил мальчишка-шакал, прислонившись к дереву.– Как тебя по-настоящему зовут? «Ли»?
Люк оглядел окружавшие его лица. После этого вопроса все притихли. Или оттого, что Люк запнулся? Все выжидающе смотрели на Люка. Где-то в чаще леса ухнул филин, словно подал сигнал. Настало время принять решение.
–Л…– начал Люк.
Но слово застряло в горле. Каждую ночь он повторял своё имя, страстно желая сказать его вслух… а теперь не мог.
Крошки печенья соскользнули ему на язык и он, поперхнувшись, закашлялся. Какой-то мальчишка даже постучал ему по спине.
–Ли Грант,– сказал Люк, как только вновь обрёл голос. Порыва признаться больше не было.– Меня зовут Ли Грант.
–Ну конечно,– поддразнил его мальчишка-шакал.– Как скажешь.
И Люк замялся. Мальчишка-шакал открыл своё настоящее имя. Почему бы и Люку не сказать своё?
«Потому что не я решил войти в их компанию,– подумал Люк, и по его коже пробежал холодок.– За меня решил мальчишка-шакал».
Глава 22
Приём в банду мальчишки-шакала существенно изменил жизнь Люка. Перемены произошли в ту же ночь. Люку не пришлось, крадучись, возвращаться из леса, молясь, чтобы никто его не заметил. Он шёл вместе с остальными в толпе. Они уверенно прошли по коридору, даже не пытаясь двигаться бесшумно.
–А вдруг кто-нибудь услышит?– осмелился спросить Люк.
–Да кому какое дело?– ответил мальчишка-шакал.– Идеологическая обработка почти закончилась. Если кто-то из учителей ещё остался, они подумают, что мы вышли пораньше, чтобы вернуться на дежурство.
Они прошли в освещённую часть коридора. Мальчишка-шакал внимательно посмотрел на Люка и присвистнул.
–Да у тебя всё лицо в крови! Пошли к медсестре.
Он повёл Люка в незнакомый кабинет, который тот видел только один раз, когда искал окна.
–Мой друг врезался в стену, выходя с лекции,– сообщил он женщине, открывшей дверь.– Ну надо же! Глупо. Может, его перевязать?
–Ничего себе! Ах, мальчишки, надо смотреть, куда идёте!– закудахтала женщина.
Она была старая и морщинистая, как бабушки на рисунках в книжках. Хлопотала, доставая антисептик, бинт и пластырь.
Потом промокнула его щёку сырым тампоном.
–Очень сильно ободрал лицо. Где же это ты так?
Мальчишка-шакал избавил Люка от ответа.
–Это он не о стену, он отлетел от стены и упал, оцарапался о ковёр. Наверное, кто-то случайно пнул его.
Мать Люка выслушала бы такое объяснение и потом сказала бы: «Ладно, а теперь, как всё было на самом деле?» Но женщина только кивнула и поцокала языком.
От антисептика лицо невыносимо щипало, и Люк прикусил губу, чтобы не расплакаться. Но женщина действовала быстро и ловко – он и глазом не успел моргнуть, как его уже аккуратно перевязали.
–Запиши своё имя и время посещения в журнале у выхода,– попросила медсестра.– И в следующий раз будь осторожнее, хорошо?
Мальчишка-шакал даже заполнил за него журнал.
Наверху, в их комнате, мальчишка потянулся, зевнул и объявил:
–Что-то я не в настроении разбираться с новичком. Оставим его в покое. Ладно, пацаны? Да и надоело уже.
Люку показалось, что кое-кто из соседей по комнате был разочарован, но возражать не стал.
–Завтракать можешь с нами. У нас отдельный стол. Привилегия дежурных по коридору,– распорядился утром мальчишка-шакал.
–Так я же не дежурный,– возразил Люк.
–Учителя не заметят. А может, скоро будешь и дежурить.
Теперь Люк сидел за столом с другими мальчиками. На этот раз ему не пришлось давиться овсянкой. Она была вкусной. И он впервые как следует оглядел столовую, открыто и не спеша. Столовая с чистыми белыми стенами и высоким сводчатым потолком казалась не таким уж плохим местом.
–Можно тебя кое о чём спросить? Прямо здесь,– обратился Люк к мальчишке-шакалу.
–Ну пока ты не ведёшь себя как настоящий экснет,– коротко ответил тот, словно упрекал Люка. Но Люк уловил двойной смысл. Блестяще зашифровано.
–Почему школа такая?– начал Люк.– Я имею в виду, без окон, странные мальчики… учителя, которые нас не замечают, пока не проштрафимся. И тогда просто говорят: «Два штрафных». Я не совсем понимаю, что это значит.
Мальчишка-шакал отодвинул овсянку и ухмыльнулся.
–Сбит с толку, да?– насмешливо спросил он.
Но всё равно начал объяснять:
–Школа Хендрикса – экспериментальная, первая такая в системе образования. Когда в стране был голод, люди спорили, сто́ит ли тратить продукты на «нежелательных лиц» вобществе, когда кругом столько голодающих. Преступников оставили умирать от голода, но некоторые, особенно добросердечные граждане заявили, что не кормить людей с психическими заболеваниями и физическими недостатками – это верх жестокости. Тогда один богач предложил построить на землях своего имения две школы для детей с психическими расстройствами. Школа Хендрикса для мальчиков и Харлоу для девочек. Сказал, что и кормить их будет за свой счёт… ну ты видишь, как всё это происходит,– мальчишка-шакал скорчил рожицу на овсянку.– Школы построили без окон, потому что мистер Хендрикс считает, что дети с агорафобией, у которых страх перед открытым пространством, чувствуют себя лучше, если не смотрят наружу. Иначе им захочется посмотреть то, что не видно. Вид из окна может чрезмерно возбудить. Ещё он решил, что неплохо добавить в школу нормальных детей, как моделей для подражания.
