Он даже не представлял, что люди такие разные.
Многие из тех, что работали на бульдозерах и штуковинах с ковшом, обнажились до пояса, а другие, стоявшие неподалёку, наоборот, были в пиджаках и при галстуках. И каких только людей не было – толстых, худых, загоревших на солнце и тех, что бледнее Люка, которому солнца больше не видать. Все они постоянно двигались: управляли машинами, опускали трубу, махали друг другу, приглашая к работе, или просто быстро говорили. От их бурной деятельности уЛюка голова пошла кругом. На картинках в книжках люди никогда не шевелились.
Ошалев от избытка впечатлений, Люк закрыл глаза, потом снова открыл, боясь что-нибудь пропустить.
–Люк?
Люк неохотно сполз со своего наблюдательного пункта на стремянке и небрежно откинулся на кровати.
–Мам, заходи,– позвал он.
Она тяжело поднялась по ступенькам.
–Как ты?
Люк покачал свесившейся с кровати ногой.
–Ничего. Нормально.
Мать села рядом и погладила его по ноге.
–Конечно, тебе нелегко,– она с трудом сглотнула.– Понятно, что не терпится выглянуть в окно, выйти на улицу…
–Всё нормально, мам,– перебил Люк.
Он мог бы рассказать ей про вентиляционные отдушины. Разве станет кто запрещать смотреть сквозь них на улицу? Но что-то его останавливало. А ну как и это отберут?
Мама сообщит папе, а тот решит: «Нет-нет, слишком рискованно. Запрещаю». Люк этого не вынесет. И он промолчал.
Мать взъерошила ему волосы.
–Ты у нас боец,– подбодрила его она.– Справишься с любыми трудностями.
Он прижался к материнской руке, мать обняла его за плечи и крепко притянула к себе. На мгновение Люк почувствовал угрызения совести за скрытность, но быстро успокоился – его любили и утешали.
Потом, больше для себя, чем для него, мать добавила:
–А могло бы быть и хуже.
Это заявление шло вразрез с утешениями. Неизвестно почему он вдруг принял его за предупреждение, что дальше будет ещё хуже, и крепче прижался к матери в надежде, что ошибается.
4
Через несколько дней, спустившись к завтраку, Люк понял, что мать имела в виду. Как обычно, чуть приоткрыл дверь и вщёлочку заглянул на кухню. Утром, перед завтраком, к ним заходили крайне редко, и всякий раз мать посылала Мэтью или Марка наверх, чтобы его предупредить. Но он на всякий случай всё равно всегда проверял. Сегодня отец, Мэтью иМарк сидели за столом, а мать, судя по шкворчанию жарящегося бекона, стояла у плиты.
–Жалюзи закрыли?– тихо спросил он.
Дверь на лестницу распахнулась, иЛюк хотел было войти в кухню, но мать его удержала, протянув тарелку с яичницей и беконом.
–Люк, солнышко, сядь на нижнюю ступеньку и поешь здесь, ладно?
–Что?– спросил он.
Мать умоляюще оглянулась.
–Папа считает… тебе небезопасно появляться на кухне. Ты можешь по-прежнему есть с нами, разговаривать и всё такое, но… сиди здесь.
Она махнула на лестницу за его спиной.
–Но ведь жалюзи закрыты…– начал было он.
–Вчера меня подозвал рабочий и спросил: «Слышь, дядя, у тебя в доме кондиционер, что ли?»– не поворачивая головы и не глядя на Люка, сообщил из-за стола отец.– Окна-то у нас закрыты, жалюзи опущены, а на улице жара. Вот им и подозрительно. Так что, прости, на лестнице будет надёжнее.
Тут он повернулся и мельком взглянул на Люка, всего лишь раз. Люк не подал виду, что расстроился.
–А ты что ответил?– спросил Мэтью, словно рабочий спрашивал из чистого любопытства.
–Сказал, конечно, какой, мол, кондиционер. От сельского труда ещё никто миллионов не огребает.
И отхлебнул кофе.
–Люк, понял?– спросила мать.
–Да,– пробормотал он. Взял тарелку с яичницей и беконом, но теперь потерял к еде всякий интерес. Знал, что каждый кусок застрянет в горле. Потом устроился на ступеньке так, чтобы никто не увидел его через кухонные окна.
–Дверь останется открытой,– сообщила мать, наклонившись над ним, словно не хотела возвращаться к плите.– Разница не велика, верно?
–Мать…– предостерегая, перебил отец.
Сквозь открытые окна слышался грохот грузовиков и легковушек. Начинался рабочий день.
Последние несколько дней, наблюдая через вентиляционное окно, по утрам он видел вереницу машин, идущую по дороге, будто на параде.
Автомобили поновее останавливались на обочине и доставляли хорошо одетую публику. Другие, видавшие виды, припарковывались на самых грязных участках, и их владельцы бежали к бульдозерам и экскаваторам, ночевавшим под открытым небом. Машины едва успевали остыть, потому что теперь работа шла с рассвета до заката. Кому-то не терпелось скорее закончить это дело.
–Люк, потерпи, сынок,– обронила мать и поспешила к плите. Она наполнила тарелку для себя и села за стол рядом с его обычным местом. Из кухни унесли даже его стул.
Отец, мать, Мэтью иМарк завтракали молча. Ничего особенного, самый обычный завтрак семьи из четырёх человек. Он было откашлялся, чтобы крикнуть: «Так нельзя! Это несправедливо!» Но подавил протест, ведь они старались как могли его защитить. Что тут поделаешь?
Он решительно подцепил яичницу вилкой и поднёс ко рту. Потом, не ощущая вкуса, съел всё, что лежало на тарелке.
5
С тех пор он всегда ел на нижней ступеньке лестницы. Постепенно это вошло в привычку, правда, в ненавистную. Раньше он как-то не обращал внимания на то, что мама часто говорит слишком тихо и её почти не слышно, аМэтью иМарк отпускают злые шуточки на его счёт шёпотом, себе под нос. Они смеялись над ним, а он даже не мог ничего предъявить в свою защиту, потому что не знал, о чём идёт речь. И не слышал, как мать их стыдила: «Ведите себя прилично». Через пару недель он и вовсе перестал прислушиваться к семейным разговорам.
Но в тот жаркий июльский день, когда пришло письмо о свиньях, даже он заинтересовался. Письмо из почтового ящика, что находился на перекрёстке примерно в миле от дома, принёс Мэтью. Конечно, почтовых ящиков Люк никогда не видел, но из рассказов Мэтью иМарка знал, что там их три, по одному на каждую семью, живущую близ дороги. Почту Гарнеров обычно составляли счета да тонкие правительственные конверты с краткими распоряжениями, сколько сеять кукурузы, какие использовать удобрения, куда везти собранный урожай. Письму от родственника радовались, словно празднику, мать бросала все дела и дрожащими руками открывала конверт, временами вскрикивая: «Ах, тётя Эффи снова в больнице…» или «Надо же, Лизабет всё-таки собирается замуж за того парня».
Люку казалось, что он почти знаком со своей роднёй, хотя жили они за сотни миль от фермы. И конечно, не подозревали о его существовании.
