«Я, будто дочка мельника,– сказала себе Нина.– Король приказал ей спрясть из соломы золотую нить, иначе смертная казнь. Стаким выбором она не могла возразить: «Простите, уменя не получится. Убейте меня». Так ия». Только дочка мельника никому не вредила. Ей нужно было сделать невозможное, ане зло.
Аот Нины ожидали предательства.
«Может, те дети ужасные ипротивные, тогда яих срадостью выдам,– думала она.– Может, так им инадо?»
Но что-то не верилось.
Она сидела настороже втемноте. Вдруг дверь камеры со скрежетом открылась.
Вошёл охранник исхватил её за руку.
–Давай, пошли,– прорычал он.
–Кандалы… Яприкована. Прикована кстене,– возразила она.
Охранник выругался ипнул её вживот. Нина согнулась от боли. Это так демографическая полиция обращается стеми, кто на них работает?
Охранник вышел из камеры ичерез несколько секунд вернулся сключами. Он открыл кандалы, потом поставил Нину на ноги. Нина два дня не вставала на ноги, они были ватными ине слушались.
–Пошли!– скомандовал охранник ипотянул её за руку.
Нина, спотыкаясь, тащилась за ним. Они спускались по лестницам ишли по длинным коридорам мимо десятков зарешёченных дверей. Внекоторые Нине хотелось заглянуть, но втемноте всё равно ничего не увидишь, да иохранник тащил её слишком быстро. Они спустились по последней лестнице, ивоздух стал влажным ихолодным. Споткнувшись, Нина упала, и,прежде чем встала, её голое колено коснулось воды. Она ощупала пальцами каменную стену, та тоже отсырела.
Они были вподвале. Может, даже впещере. Дойдя ещё до одной двери, на этот раз из цельной древесины, охранник сильнее сжал руку. Он открыл свободной рукой дверь итолкнул Нину вперёд.
–Абудешь ещё бузить, найдётся место ипохуже!– заорал он иотпустил её руку. Нина полетела вперёд ирухнула на пол. Дверь захлопнулась.
–Привет!– нерешительно сказала она.
Она вглядывалась вокружающую её темноту, но ничего не могла разглядеть. Стены могли быть рядом сеё носом или на огромном расстоянии.
–Привет,– снова позвала она.– Есть тут кто-нибудь?
Справа послышался шорох. «Наверное, мыши или крысы, только этого не хватало»,– подумала она. Но вдруг втемноте загорелась спичка, икто-то прошептал:
–Нет, она уменя…
Потом загорелась свеча. Всумрачном свете Нина различила два… нет, три лица. Иэто дети, которых она должна предать?
–Хоть кому-нибудь из вас исполнилось пять лет?– вужасе воскликнула она.
8
На Нину уставились три пары недовольных глаз. Она ещё никогда вжизни не видела таких грязных, оборванных детей. После двух дней втюрьме её платье порвалось ипропиталось кровью, лицо было испачкано слезами игрязью, ленты вкосичках потерялись– что ж, её внешность была далека от обложек модных журналов. Но эти дети выглядели… ипахли, только подумайте… словно родились на одной из драгоценных свалок тёти Листры. Грязь слоями налипла уних на щеках. Их залатанная, мешковатая одежда вся была внепонятных пятнах.
Спутанные волосы рваными комьями нависали над глазами. Девочки или мальчики? Не различить. Окажись они ни теми, ни другими, астранными, доселе невиданными человекоподобными животными, иНина нисколько бы не удивилась.
Потом они заговорили.
–Мы все старше,– сказал один из них.– Только ростом не вышли.
Самый маленький решительно кивнул.
–Маттиасу десять, Перси девять, амне шесть.
–Атебя как зовут?– осторожно спросила Нина.
–Алия,– ответил ребёнок.
«Алия. Значит, самая маленькая– девочка. Как можно предать малышку?»– спросила себя Нина.
Когда Нине исполнилось шесть, тётушки по очереди сажали её на колени, учили читать. Бабушка отвечала за уроки математики, атётя Рода учила правописанию. Нина до сих пор помнила, как уютно усаживалась скнижкой на тётушкиных коленях вбольшом кресле. Иневажно, что вквартире было холодно. Нине вшестилетнем возрасте всегда было тепло.
Аэта шестилетка свернулась калачиком всырой камере вожидании смерти.
–Если не возражаешь,– заявил старший… Маттиас?– Свечку мы сейчас погасим. Она унас одна. Просто хотелось тебя получше разглядеть.
–Ой, да пожалуйста,– согласилась Нина, хотя ей очень недоставало света.
Два дня втемноте казались вечностью.
–Моя очередь!– весело сказала Алия, наклонилась идунула.
Пламя погасло. Нине так хотелось, чтобы оно загорелось вновь.
«Втемноте мне легче их провести. Им не удастся прочитать по лицу, когда ясовру».
Будет ли она им врать? Она ещё не решила.
–Ну вот, икто ты?– спросил втемноте незнакомый голос, наверное, Перси.
Нина растерялась. Какое назвать имя? Какими именами назвались они… настоящими или фальшивыми? Трудно представить, что кто-то назвал бы ребёнка Перси. Наверное, они сообщили имена, значившиеся вфальшивых удостоверениях.
–Зовите меня Ниной,– осторожно сказала она.– Моё настоящее имя…
–Нет! Не говори!– закричала Алия.
–Боимся, что подслушивают,– шёпотом объяснил Маттиас.
–Ичто?– неосторожно сказала Нина.– Всё равно убьют.
Ответом ей было потрясённое молчание сдругой стороны камеры.
Даже втемноте она представляла себе три мрачных, застывших от ужаса лица.
–Нет,– возразила Алия.– Выяснят, что мы ни вчём не виноваты, исразу отпустят.
Она сказала это бодрым голосом снадеждой, спокойствием иуверенностью. Неужели она действительно верит вто, что говорит? Неужели она такая глупышка? Из того, как трое держались вместе вте короткие мгновения, когда зажгли свечу, Нина поняла, что Маттиас иПерси осторожно присматривают за девочкой.
Может, мальчишки, не желая слушать истерик шестилетки, забили ей голову лживыми обещаниями: «Всё будет хорошо. Нас не тронут. Мы скоро отсюда выберемся».
Или Алия притворяется для полицейских, которые могут подслушать?
Может, мальчишки дали ей такое задание: «Веди себя так, словно ни вчём не виновата, глядишь, поверят». Но неужели маленькая девочка может так убедительно притворяться?
Интересно, почему они считали, что демографическая полиция их подслушивает? (Или нет… откуда им знать, что так иесть– ведь если Нина расскажет обо всём демографической полиции, то окажется, что детей подслушивали через неё?)
Нина потёрла лоб. Вголове была полная неразбериха. Как добиться, чтобы дети ей поверили иих выдать? Наверное, лучше не знать их тайн.
