–Должно быть, Ливай хранит наркотики где-то на первом этаже. Сионе выходил за ними из комнаты, и я не слышала, чтобы он поднимался по лестнице. Но я не знаю, кто изготавливает дурь. Я спросила Ливая, откуда они, но он ничего не ответил. Практически отшил меня.
–Не стоит спрашивать в лоб,– говорит Шульц.– Попробуй выяснить иначе.
Он ждет, что я выполню всю работу за него. Вот только у меня нет ни опыта, ни желания. Мне стало не по себе только оттого, что я упомянула Эли. Я не хочу, чтобы девушка попала в неприятности. Она не сделала мне ничего плохого.
–Я думаю, Эли просто забежала на огонек,– повторяю я.– Она ничего не сделала.
Шульц качает головой, глядя на меня.
–Эти люди – преступники и отбросы,– говорит он.– Не стоит их защищать.
Меня злят его слова. Кто дал Шульцу право считать себя лучше их? Думаю, по долгу службы он не раз проворачивал сомнительные делишки. Это не борьба благодетели и распущенности. Это просто кучка людей по разные стороны баррикад.
Меня прибило к команде Шульца, и мне это не нравится. Я вообще не хочу играть в эту игру ни за одну из сторон.
–Мне пора,– говорю я и собираюсь уходить.
–Будь на связи,– напоминает мне полицейский.
Когда мы оба встаем, он хватает меня за руку и говорит:
–Погоди.
Шульц проводит большим пальцем по скуле под моим правым глазом. Я стараюсь не отпрянуть.
–У тебя была ресничка,– с улыбкой говорит он.
Ага, как же.
* * *
Когда я возвращаюсь в квартиру, то вижу, что дверь в комнату отца еще закрыта. Уже два часа дня, а он, похоже, еще не выходил. На столе стоит только одна чашка, из которой утром пила я.
По крайней мере, я слышу его за дверью. А затем папа снова начинает кашлять.
–Пап?– зову я.– Я дома.
Тишина.
Я хватаю свою чашку и ставлю ее в раковину, затем включаю воду, чтобы смыть остатки кофе.
Очередной приступ кашля переходит в рвотные позывы. Я подскакиваю, бегу к его двери и стучусь.
–Пап? Ты в порядке?
Я толкаю дверь. Отец сидит на постели, согнувшись в три погибели.
Он поднимает ко мне серое лицо. Изо рта течет красная пена.
–Папа!
–Все в порядке. Мне просто нужно отдох…
–Мы едем в больницу!
Я поднимаю его с кровати, крепко держа за локоть. Папа не такой уж и тяжелый – он потерял по меньшей мере тридцать фунтов
[40]. Почему я не заметила раньше? Он болеет уже несколько месяцев. Я думала, это просто затянувшаяся простуда…
Я помогаю ему спуститься, хоть папа и продолжает уверять, что способен идти сам. Я в этом сомневаюсь – он выглядит неважно и едва стоит на ногах. Мы идем через мастерскую, потому что моя машина припаркована на заднем дворе.
–Ты закончила с «Шевроле»?– хрипит он.
–Да,– говорю я.– Не переживай об этом.
Когда мы садимся в «Транс-Ам», я отвожу папу в «Мидтаун-Медикал». Мы ждем целую вечность, потому что сегодня суббота и потому что в отделении неотложной помощи кашель не самая срочная проблема. Сюда беспрестанно вваливаются люди с ранами на голове или болтающимися руками, а один чувак пробил себе ладонь гвоздем, когда делал небольшой ремонт и что-то пошло не по плану.
–Теперь ты знаешь, что чувствовал Иисус,– говорит ему какая-то бабулька с голубыми волосами.
–Иисус не рассиживался тут, глядя на все это,– отвечает мужчина, с отвращением не сводя глаз с гвоздя.
Наконец медсестра оформляет нас, и теперь мы ждем еще дольше, пока врачи проводят кучу исследований, включая рентген грудной клетки.
Я так нервничаю, что даже не сразу узнаю рентгенолога.
–Привет!– обращается ко мне Патриша.– Это твой папа?
–Да,– слабо улыбаюсь я.– Пап, это моя подруга Патриша.
–Мне нравится ваша форма,– говорит папа.– Даже не знал, что такие бывают.
На Патрише костюм лавандового цвета с красивым цветочным узором.
–О да,– ухмыляется девушка.– У нас тут регулярно модные показы.
Патриша настраивает рентген, а затем уводит меня с собой в кабинет, где она делает снимки.
–Как оно?– с волнением спрашиваю я.
–Э-э… Я не могу ничего говорить, пока доктор не посмотрит,– отвечает девушка.
Но я вижу, как она сводит брови, глядя на снимки на экране.
Сердце сжимается в груди.
Я думаю, что это пневмония. Отец харкал кровью, но никто нынче не болеет чахоткой или что там убило всех викторианцев. Так что это должна быть пневмония. Ему назначат антибиотики, и через пару недель папа поправится.
Когда все анализы взяты, Патриша отводит нас с отцом в маленькую отгороженную занавеской палату.
–К вам скоро придут,– говорит девушка и приветливо мне улыбается.
Проходит еще сорок минут, и наконец к нам заходит молодой жизнерадостный доктор. Он похож на Дуги Хаузера
[41], если бы Дуги был азиатом и носил конверсы.
–Мистер Ривера,– говорит он.– Я получил ваши рентгеновские снимки.
Он прикрепляет их на негатоскоп
[42], так что белые участки снимков ярко выделяются на черном фоне. Я вижу грудную клетку отца, но не легкие. Под ребрами видно несколько сероватых образований – наверное, органы или диафрагма.
–Итак, мы осмотрели ваши легкие и не нашли здесь жидкости,– врач указывает на нижнюю половину легких.– Однако вот тут можно увидеть какой-то узелок или образование.
Он обводит указательным пальцем бледную область справа от позвоночника. Она не такая ярко-белая, как кость. Честно говоря, ее вообще трудно разглядеть.
–Узелок?– растерянно спрашиваю я.– Что-то вроде кисты?
–Возможно,– отвечает доктор.– Нужно подтвердить характер образования, прежде чем мы сможем поставить диагноз. Это можно сделать с помощью компьютерной томографии или бронхоскопии…
–Подождите, какой диагноз?– говорю я.– Что вы подозреваете?
–Ну,– доктор неловко переминается,– я не могу быть уверен, пока мы не получим результаты биопсии…
–Но что это может быть? Если не киста?
–Рак,– осторожно говорит врач.
