Мужлан.
—Может, вам пледик дать?— спросила я, всё-таки, помня, что я гостеприимная хозяйка, пусть даже если гость мой абсолютный хам.
—Ты мне еще бусики предложи,— уже будто сквозь сон произнес Михаил Захарович.— Не нужно мне ничего. У тебя и так тут жара. Спасибо,— добавил вдруг он, отчего мои брови слегка взметнулись вверх.
Ну, надо же! Товарищ хам знает слово «спасибо»?!
Скрестив руки, долгое время сидела в тишине. По дыханию, что было под моими ногами, поняла, что Костров уснул.
Хорошо, что не храпит. Иначе я не была бы столь терпеливой и накрыла бы его надменную морду подушкой.
—Не дёргайся,— хватка на «больной» ноге усилилась.
—Я не дёргалась.
—Ты нервно трясла ногой. Расслабься и постарайся тоже вздремнуть.
—Мне нужен плед. Я не умею спать, не укрывшись хоть чем-то. И фасоль нужно убрать в холодильник. Не в морозильник, а в холодильник.
—Как, блять, с вами, бабами, сложно,— устало вздохнул Костров и встал, аккуратно уложив мои ноги на то место, где сидел.— Где твой плед?
—Подо мной,— бросила я с вызовом, за что получила суровый взгляд полицейского, просканировавшего меня всю до последней косточки.
Костров молча, но с нескрываемым недовольством, склонился надо мной и запустил руки под мою попу. В момент, когда наши носы почти столкнулись, в моей голове произошло странное — возникла картинка того, как мы целуемся.
Тело бросило в жар. Я не умею так мечтать, да и не стала бы мечтать о поцелуе с ним. Воспоминание? Быть такого не может! Просто потому, что я не стала бы отвечать на его поцелуй. Ни за что!
—Чего застыла?
—Ничего,— ответила я машинально и приняла с благодарностью плед, которым меня укрыл Костров.
Михаил Захарович взял пакетик со стручковой фасолью и, судя по звукам, положил его на полку в холодильнике. Выключил в гостиной зоне свет, вернулся на диван, вновь положил мои ноги себе на колени и снял с себя пуловер, оставшись в футболке. Будто меня здесь не существовало, устроился на диване поудобнее, сложив свои ноги на журнальный столик, а мои — себе на живот, и снова обхватил больную щиколотку пальцами. Шумно вздохнув, прикрыл глаза.
А я всё это время не могла выкинуть из головы картинку нашего поцелуя, которого не точно не было и быть не должно. Но отчего-то я помнила, что его щетина приятно покалывала мои губы. И язык. Почему язык? Бред какой-то…
—Говори,— коротко произнес Костров и повернул ко мне лицо.
—Что говорить?
—Что хочешь сказать. Чувствую же, что свербит у тебя.
—Я… мы… О, Господи!
На лбу аж испарина выступила. Как об этом можно спросить?
—Му-хрю… А если по делу?
—Мы с вами целовались, Михаил Захарович?— выдала я на одном дыхании и была готова завернуться в плед, как в кокон гусеница, когда на лице мужчины отразилась вспышка веселья, а широкая его бровь поползла вверх.
—Не целовались,— произнес он прямо, отчего я облегченно выдохнула.— Ты не умеешь.
—Что?! С чего вы взяли? Между прочим, я отлично целуюсь.
—Докажи.
—Ничего я не буду вам доказывать,— отвернулась я обижено и буркнула себе под нос.— Детский сад.
—ЧТД,— выронил Костров тоном победителя и снова отвернулся для сна.
—Я умею целоваться.
Хотелось пнуть его, если он и сейчас не поверит мне на слово.
—Не умеешь.
—Умею.
—Нет, Маруся.
—Да, Михаил Захарович. И прекратите называть меня Марусей. Это имя не для вас.
—Конечно. Оно ведь для тебя, Маруся.
Не выдержала и слегка пнула его в живот той ногой, что не была намерено покалечена.
—Неубедительно, Маруся,— словно дразнил меня Костров.— И кстати, насчет поцелуя,— повернулся он ко мне снова и заглянул в глаза, словно ожидая в них что-то увидеть.— Мы не целовались, но подбородок ты мне в тот вечер облизала так, как никто до тебя.
—Вы врёте,— выронила я тут же, а сама в этот момент очень четко уловила картинку того, как вешаюсь на Кострова, цепляюсь за его шею и прохожусь языком по щетине. Какой позор!— Простите, пожалуйста. Я была пьяна.
—Ну, раз мы всё выяснили, то дай мне теперь вздремнуть пару часов. Можешь телек посмотреть, он мне не помешает.
Ему-то, конечно, ничего не помешает. А как мне теперь жить с информацией о том, что я вешалась на родителя своего ученика, как последняя… неквалифитутка?
Глава 21. Михаил
Сон без картинок, как всегда, оборвался резко, выкинув меня в реальность, в которой я, какого-то хрена, спал головой на Марусином животе.
Её ноги всё ещё лежали на моих ногах и были прикрыты пледом. А вот моя рука, на которой я лежал, похоже, во сне пытаясь устроиться компактнее на это диване для гномов, была отдавлена моим телом и вела себя так, будто требовала ампутации.
Точно зная, что я проснулся на несколько минут раньше будильника, рванул руку к карману джинсов и вынул из него телефон, вырубив будильник, который должен был сработать только через полчаса.
Протерев глаза, глянул на Марусю, которая после несколько часового пыхтения, всё-таки, вырубилась.
Сдержав улыбку, снял сползшие на ее губы очки и почти аккуратно положил их на журнальный столик, что стоял неподалеку. Почти — потому что Маруся, почувствовав рядом с собой движение, тоже начала двигаться. Стоило мне податься вперед к столику, как она предпочла повернуться в обратную от него сторону, закинуть одну ногу мне на плечо, а второй пнуть мои ноги, чтобы вытянуться на своем гномовском диване во весь рост.
—Разбудить тебя, что ли, чтобы поседела от самой себя?— хохотнул я, пытаясь незаметно скинуть ее ногу со своего плеча. Но во сне Маруся оказалась куда более сильнее, чем в бдящем за мной состоянии.
Можно, конечно, попробовать пойти через низ, но тогда и рискую быть застуканным в самое неожиданное время в самом неожиданном месте Марусиного тела. А это грозит приступом очередного неконтролируемого пиздеца в виде Марусиного возмущения по поводу того, что я своим не чищенным ртом не туда ей дыхнул.
—Михаил Захарович, у вас такой мягкий рот… ном-ням,— вдруг выдала Маруся во сне, причмокнув губами.
—Зато характер какой,— подмигнул я ей, будто она могла меня видеть.
Приятно, однако, что я ей снюсь. Но будучи в сознании она хрен когда в этом признается.
Предпринял еще одну ненавязчивую попытку встать. В этот раз у меня получилось скинуть с себя Марусины ноги, а затем Маруся скинулась с дивана сама, когда очнулась и внезапно поняла, что всю ночь проспала со мной на жалком подобии полноценного дивана.
