—О, господи!— сорвалось шокированное с моих губ, когда под деревом я увидела самого настоящего крошечного ребенка, завернутого в серый плед с розовыми сердечками.
Не до конца отдавая себе отчет в том, что делаю. Подбежала к ребенку, упала перед ним на колени в снег и быстро сняла с себя куртку. Боясь, что время уже идет на секунды, так как ребенок хныкал подозрительно тихо и вяло, завернула крошку в свою куртку и побежала с ним к машине, едва различая дорогу из-за выступивших слёз.
—Михаил Захарович!— кричала я на бегу.— Михаил Захарович!
Костров, смотрящий в противоположную от меня сторону, резко повернул голову и непонимающе нахмурился, видя, как я выбегаю из леса со своей курткой в руках.
—Что с тобой?— вышел он из машины.
—Ребенок, Михаил Захарович! Ребенок! Кто-то оставил в лесу ребенка!— кричала я и плакала, подбегая к машине.
Михаил Захарович, обежал капот, открыл для меня и ребенка дверь, стянул с себя куртку и накинул ее на меня и малыша, когда мы сели в машину. Вернувшись за руль, Костров включил все системы обогрева, что были в машине и сорвался с места, параллельно кому-то звоня.
Я же, прижимая тихо плачущего ребенка к себе, пыталась его согреть и отдать всё тепло, которое у меня только было.
—Разденься,— коротко бросил мне Михаил Захарович, придерживая у уха телефон.— Надо кожа к коже. Так ты только тряпки будешь прогревать минут сорок.
Не мешкая, оставив ребенка на коленях, я сняла с себя всё, что было выше пояса. Оставила только бюстгальтер. Выпутала ребенка из своей куртки, пледа, его тонкого белого комбинезончика, оставив только шапку на его голове.
—Девочка!— всхлипнула я громко, прижав крошку к груди.— Пуповина в зеленке.
—Новорожденная,— холодно заключил Михаил Захарович и укрыл нас всей одеждой, что осталась на моих коленях.— Холодная?
—Ручки и ножки очень холодные. И носик. И щёчки.
—Твою мать!— рыкнул мужчина и вдавил педаль газа еще сильнее в пол.
У подъезда к городу нас встретила машина ДПС с мигалками и сиренами. Я испугалась, что нас могут задержать за превышение, и мы потеряем, возможно, драгоценные минуты для жизни малышки, что продолжала плакать и трястись на моих руках.
—Это сопровождение. Не бойся,— Михаил Захарович положил свою ладонь поверх моей руки, обнимающей ребенка, а я переплела наши с ним пальцы. Мне было страшно. Так страшно, как никогда еще не было.
В сопровождении сотрудников ДПС мы без пробок и задержек доехали до больницы, у которой нас уже встречала бригада врачей.
Ребенка я отдала только когда вошла в больницу, не желая, передавать малышку на холоде.
Зажав рот ладонями, взглядом проводила быстро удаляющихся врачей, которые находу оценивали состояние крошки.
—Надень,— мягко произнес Михаил Захарович, протянув мне мою теплую кофту. Продолжая смотреть туда, куда унесли малышку, я как амёба надела кофту.— Всё, Маруся. Всё,— на затылок легла мужская ладонь и просто прижала меня лицом к широкой мужской груди. Сильные руки обхватили моё тело и крепко обняли.— Ты умница,— шепнул Костров, обнимая меня и поглаживая по спине.
Вцепившись в его свитер пальцами, не могла перестать плакать.
—Как там можно, Михаил Захарович? Она же еще совсем крошка! Как так можно поступать с человеком? За что? Что она сделала?
—Не медведей нужно бояться, Маруся. Не медведей…
Глава 28. Маруся
—Пиздец…
Лена шумно выдохнула, откинула голову назад, мягко ударившись затылком и дверцу духовки и застыла взглядом на потолке.
Сардоническая усмешка сорвалась с её губ, когда по щеке скользнула слеза.
—Я просто не понимаю,— выронила она хрипло.— Почему? Как так получается, Марусь?… У меня два высших, квартира, машина, я могу обеспечить хоть десятерых. Не пью, не курю, витамины, спорт… А рожают эти… которые, залетела, как вдохнула, ради, как пёрнула, и выбросила ребенка, как люди мусор не выбрасывают. Почему? Где справедливость? Может, тоже начать бухать, жрать с помойки, трахаться с кем попало, а не с любимым мужем. Как нужно жить, чтобы заслужить ребенка? Что я делаю не так, что именно мне не дано быть матерью? Я как дура десять лет мечтаю о том, как прижму к груди своего самого любимого человечка на свете; втайне от мужа покупаю детские вещи, надеясь, что если они появятся в доме, то и ребеночек появится; начала верить и в Богу и в чёрта, чтобы уже хоть кто-нибудь из-них дал мне малыша, о котором я последнее время даже мечтать уже боюсь, чтобы лишний раз не расстраиваться. А эти…— указала Лена в пустое пространство перед нами.— Почему?
Высунув руки из-под пледа, я притянула плачущую подругу к себе и крепко обняла.
Сотрясаясь от тихих всхлипов, Лена легла головой мне на бедра и свернулась, прижав ноги к груди.
—У тебя всё будет, Лен. Обязательно будет,— шепнула я ей, поглаживая волосы. Стянула с себя плед и накинула на подругу, которая притихла, явно погруженная в свои мысли.
—Как она? Камаз что-нибудь рассказывал? С малышкой всё хорошо?— поинтересовалась Лена, стараясь отвлечься.
—Михаил Захарович сказал, что сейчас всё хорошо. Переохлаждение средней тяжести. Около двух часов девочка пролежала на холоде. Сейчас за ее состоянием следят врачи.
—Кошмар! Хорошо, что сегодня был относительно теплый день. Но все равно холодно. Тем более для новорожденной.
—Врачи сказали, что малышке меньше суток. Судя по тому, как обработана пуповина, рожали ее в роддоме.
—Значит, это существо, которое ее родило, быстро найдут,— уверенно и озлобленно произнесла Лена.— Я хочу лично посмотреть ей в глаза и своей рукой вырвать все придатки. Без наркоза, анестезии и молитвы.
—Когда я звонила, Михаил Захарович сказал, что как раз едет по адресу.
—Работёнка у него, конечно,— покачала головой Лена, снова усаживаясь рядом со мной на полу.— Уже почти десять. Ладно, Марусь, мне домой пора. Лёшка там, наверное, уже заждался.
—Только давай ты не за рулём. Закажи такси.
—Да,— кивнула Лена, утирая в уголках слёзы.— Ты права. В моем состоянии… Тогда я утром машину заберу. Хорошо?
—Конечно,— приобняла я ее и помогла встать с пола.
В прихожей Лена одевалась неспеша. Событие сегодняшнего вечера выбило из колеи всех, кто о нём узнал. Лично я сегодня точно не усну. У меня до сих пор тряслись руки, и морозило каждый раз, стоило мне вспомнить лицо малышки и ее тихий плач. Казалось, что я не могу согреться, сколько бы одежды и одеял на мне не было.
И малышка… Совсем одна, никому не нужная, выброшенная теми, кто должен любить ее безусловно.
—Лен,— слетело с моих губ.— А ты не думала усыновить ребенка?
—Удочерить,— улыбнулась Лена горько.— И об этом я подумала ровно в ту секунду, когда ты мне по телефону сказала о случившемся. В эту же секунду в моей голове вспыхнула эта мысль и горит до сих пор. Но, Марин, ты же понимаешь, что я живу не одна. Я замужем. И такое решение одна я принять не могу.
