—Я никому не нужна-а-а…— донесся мне в спину протяжный вой Олеговны, едва я толкнул дверь ее квартиры, чтобы выйти.
Твою-то мать…
—Все меня бросают!— громкий всхлип за спиной, породивший новую волну скребущих по моим позвонкам кошек.
Это не твоё дело, Миша. Ты просто доставил училку своего сына до дома. До ее дома, чтобы эта пьяная дура не наделала никаких фатальных ошибок, начиная от знакомства с сомнительными элементами в баре, и заканчивая одиночным возвращением домой через маньяка. Если бы не камеры в баре, по которым можно было понять, что вместе с ней в одном месте находился я, то хрен бы я стал так напрягаться. Но теперь, слыша вой, от которого сворачивались уши, стало понятно, что нахождение Олеговны у себя же дома, еще не значило, что вечер закончится для нее без глупостей.
—И что ты ноешь?— закрыл я дверь и повернулся к ней, нервно сунув руки в карманы куртки.
—Почему?… Почему всегда так? Те мальчики, что мне нравятся уходят к другим?
—Мальчикам? Хреновая для училки формулировка про мальчиков. Яснее выражайся.
—Ну, парни!— рванула Олеговна руку к лицу и от души утерла сопли рукавом пальто.— Почему они всегда выбирают этих?…— показала она фиги на уровне своих сисек и широко расставила ноги, жестом указав на их бесконечную длину.— Почему всегда выбирают красивых? А душа? А как же душа?! Она же ведь тоже должна быть красивой. Жопу и сиськи можно сделать, а душу — нет!
—Ясно,— вздохнул я, поняв, какой здесь диагноз.— Тебя бросил мальчик, да, девочка?
—Прямо сейчас он делает предложение другой,— полился новый ручей слёз и разразилась очередная волна с утиранием соплей рукавом.— Какой-то проституточной Элле. А не мне — Марусе.
—Марусе?— хохотнул я, не сдержавшись.— Ты серьёзно себя Марусей называешь?
—Угу,— быстро-быстро закивала Олеговна, явно сдерживая всхлипывания, что сотрясали ее узкие плечи.
Внезапно, она прикрыла рот ладонью, вскочила на ноги и, подворачивая их на высоких каблуках, метнулась к одной из белых дверей. Свет она там не включила, но я по звукам понял, что угодила она лицом в унитаз, в который прямо сейчас летело всё то, что она с горя выжрала.
—Куда я лезу? Идиота кусок!— выругался я себе под нос. Снял куртку, ботинки и пошёл к училке, предварительно включив свет в сортире.
Стоя на коленях перед унитазом, Олеговна выворачивала в него душу, вместе с тем успевая громко плакать между приступами рвоты. Не глядя, она выкинула руку в сторону и протянула мне очки. С облегчением выдохнул, увидев, что линзы их не были наполнены закуской, и отложил их на край раковины. Там же с полочки взял заколку для волос и кое-как собрал ею густые волосы на макушке.
—Спасибо,— выдохнула Олеговна едва слышно.— А вам разве не противно?
—Ты блюешь в разинутую пасть унитаза, а не в мою. Можешь продолжать.
—Спасибо,— выронила она хрипло и снова плеснула содержимым своего желудка в унитаз.— Я же не ела огурцы!— возмутилась вдруг громко Олеговна и потянула руку, чтобы ковырнуть то, что из нее вылетело.
—Ты еще обратно этим закуси,— одёрнул я ее руку и помог встать болтающемуся на каблуках туловищу. Нажал кнопку слива унитаза. Подвел училку к раковине, включил холодную воду и как щенка буквально ткнул ее лицом в раковину.— Умойся.
—Холодная!— брыкалась Олеговна.
—Отрезвляющая.
Одной рукой удерживая ее за затылок, второй я плескал ей в лицо холодной водой, то и дело прерывая вой брошенной собаки, что раздавался изо рта Олеговны. Закончив с умыванием, не глядя, приложил к ее лицу первое попавшееся под руку полотенце, от души потёр и только после этого помог Олеговне выпрямиться, чтобы посмотреть на ее лицо.
—Матерь божья,— неосознанно дернулся я, поняв, что превратил училку в панду.
—Тушь чуть-чуть подтекла,— пыталась Олеговна вглядеться в своё отражение.
От греха подальше убрал от нее очки. Не хватало еще, чтобы она кони двинула от своего же отражения.
—Где твоя постель? И сними ты это пальто,— попытался я стянуть с ее плеч ткань, но Олеговна снова взбрыкнула.
—Я не лягу с вами в одну постель. Вы не достойны касаться моего бутона и познать его плодов.
—Сдалась мне твоя грядка?— поморщился я и, всё же, стянул с неё пальто. Пришлось увезти ее обратно в прихожую, чтобы снова усадить там на пуфик, повесить пальто, а затем присесть на корточки и попытаться стянуть с брыкающейся Олеговны еще и сапоги, чтобы посмотреть, что с коленями.— Сиди ровно. Аптечка где?— спросил я, когда стало понятно, что кровь из ранок сочится не слабо.
Ноги у нее одноразовые, что ли? До первого падения?
—Чтобы вы в нее подбросили что-нибудь наркотическое? Или опоили меня моим же снотворным?— щурилась Олеговна, пытаясь разглядеть мое лицо.— Не скажу.
—Тогда ходи, дура, вся в крови,— махнул я на неё рукой. Бросил в угол прихожей ее сапоги и взял свою куртку, чтобы одеться и свалить отсюда.
—А давайте потанцуем, Михаил Захарович,— вдруг игриво повисла на моем плече Олеговна.
Не баба, а стробоскоп.
—Потанцуем?— переспросил я насмешливо. Вроде, и психануть хочется, но вместе с тем, становится интересно, что еще она может выкинуть.— Ты хочешь доломать целые остатки своих спичечных ног?
—Между прочим,— изогнула она бровь и для пущей убедительности подняла указательный палец правой руки.— Я в третьем классе заняла первое место на Снежном балу. А там, чтобы вы понимали, я танцевала вальс.
—Угу, пока все остальные плясали танец маленьких утят,— скептически пробормотал я себе под нос.— Хочешь танцевать — неси аптечку. Не хватало еще, чтобы ты мне своими кровавыми коленями джинсы измазала.
—Только пообещайте, что потанцуете со мной.
—Обещаю,— сказал я, чтобы она отстала. Да и танец вряд ли состоится, так как совсем скоро эта танцовщица вырубится.— Аптечка где?
—На кухне в верхнем угловом ящике.
—Кухня где?
—Там,— показала Олеговна уже подготовленным указательным пальцем и первая пошла в том направлении. Похоже, машинально включила свет и сама достала аптечку.— Вот. Только вы не больно делайте.
—Не обещаю. Я впервые оказываю медпомощь пьяной училке. А первый раз, как известно, бывает больно. Садись. Хотя, не садись. Колготки сначала сними.
—На мне чулки.
—Мне без разницы. Снимай,— открыл я аптечку. Беглым взглядом нашел вату, пластыри, бинты, зеленку и перекись. Сойдёт.
—Не получается,— снова хныкала Олеговна, пытаясь отстегнуть бретельку, которой место на лифчике, от чулок.
—Что ж ты за… Маруся такая?— отставив аптечку, обхватил плечи Олеговны и усадил ее на стул.— Сиди ровно и не вальсируй хотя бы минут пять.
Из разреза зеленого платья выглянула худая нога. Колено разбито в фарш.
