—Вы подглядывали?!— выпучила Маруся возмущенно глаза.— Как вам не стыдно?! Вы же взрослый человек!
—Это не я тут перед тобой светанул тощей копилкой. Так что засунь свои возмущения обратно туда, откуда они вылетели.
—Вы всё видели, да?— значительно успокоилась Маруся и, будто бы, постыдилась даже.
—Я не смотрел.
—Я вам не нравлюсь, да? Совсем?
Не диалог, а пляски на минном поле.
—Скажем так, Маруся, ты не в моем вкусе. Я предпочитаю женщин попышнее, помясистей, а ты…— бегло оглядел ее с босых ног до головы с влажными после душа волосами.— … Не моё. У меня большие руки, и если я захочу взять тебя за сиську, то у меня может сработать рефлекс сцарапывания прыщей. Вряд ли ты это оценишь.
—Вы сцарапываете у себя прыщи?— брезгливо поморщилась Маруся, кажется, вообще, не поняв, что я ей только что сказал. Потому что, если бы поняла, то точно обиделась.— Фу! А знаете, что я еще не люблю в мужчинах?
—Страшно представить,— бросил я равнодушно. Посмотрел на наручные часы, чтобы засечь час, после которого мне можно будет сдернуть с нее свою футболку и уехать домой.
—Ненавижу, когда мужчина грызёт свои ногти. И знаете, делает это так…— перебрала она тонкими пальцами, как щупальцами в воздухе, явно подбирая слова.— … с аппетитом. Аж ноготь на свету блестит оттого, какой он обсосанный.
—И что в этом плохого?— криво ухмыльнулся я. Внутренний пацан так и хотел засунуть палец в рот и хорошенько наслюнявить. До блеска на свету.— Зато сразу понятно, что палец чистый.
—Но это мерзко! Меня один раз даже вырвало, когда водитель автобуса всю дорогу мусолил большой палец своей грязной руки, а потом этим же пальцем отсчитывал мне сдачу.
—И куда тебя стошнило? Прямо на водилу?— оказывается, с ней может быть интересно разговаривать, когда она не кричит на меня за то, какой я плохой отец или не ноет из-за своего пресвятого Витюши.
—Нет, конечно!— возмутилась Маруся.— В лоточек с мелочью.
—Какая прелесть,— допил остаток воды и поставил стакан на столешницу.
—А давайте потанцуем,— снова засияло веснушчатое лицо.
—Маруся,— вздохнул я, качнув головой.— Что насчет того, чтобы прижать свой зад на ближайший час и никуда не рыпаться?
—Но я не хочу прижимать свой зад. Говорят, если много сидеть, то может появиться геморрой.
—М. Так вот, что я насидел себе в том баре. Ну, давай, танцуй.
—Я одна не умею. Я с вами хочу.
Резко рванув ко мне, Маруся так махнула руками, что сшибла со столешницы стакан, который вдребезги разбился у наших ног.
—Куда, блять?!— до того, как Олеговна сделала еще шаг, подхватил ее на руки и понёс к дивану, переступая через осколки. Уложил на диван, укрыл пледом почти до самых ушей и строго приказал.— Лежи здесь, и больше никаких танцев.
—Но мне скучно.
—В пупке поковыряйся, скатай себе друга из того, что там найдешь. В общем, делай всё, что хочешь, но ближайший час с дивана ни ногой, иначе точно голову свою бестолковую расхерачишь.
—Вот и я для всех как катышек пупочный,— опечалилась шальная императрица, снова пустив сопливую слезу.— Все вспоминают обо мне только когда им скучно. Никому я по-настоящему не нужна. Совсем никому.
Миша, познай дзен. Познай этот ебучий дзен и не ляпни чего лишнего! Тут каждое сказанное тобой слово может и будет использовано против тебя.
—Мне нужна,— ляпнул я с небольшим дополнением.— Ты мне нужна сидящая здесь и никуда не рыпающаяся.
—Нужна? Вам? Правда?— из больших серых глаз потекли крупные капли слёз.— Мне так никто и никогда не говорил.
Ебучий дзен меня покинул и пришиб нахрен Марусю, когда она бросилась ко мне на шею, и, честно слово, лучше бы придушила, чем начала целовать.
Еще никогда и ни одна женщина не пыталась засунуть свой язык в мой рот настолько настойчиво и открыто. Помимо обслюнявленной Марусей бороды мокрым у меня был даже нос.
—Маруся, что б тебя!— рявкнул я на девушку, отчего она замерла лишь на секунду, а затем предприняла новую попытку забраться мне в рот.— Хватит, я сказал!
Пришлось грубо схватить ее за плечи, оторвать от себя, запихнуть ее же язык обратно в ее дурную башку и усадить задницей на диван.
—Какого хрена ты делаешь?— резким движением руки тыльной стороной ладони отёр свой подбородок.
—Я…— посмотрела на меня Маруся огромными, как её внезапный порыв, глазами.— Я не знаю. Я думала, так правильно.
—Правильно что? Прыгать на каждого, кто тебе доброе слово скажет? У тебя язык при свете дня за зубы, наверное, вообще не возвращается, если ты каждого так вылизываешь?
—Я ни с кем, кроме Вити никогда не целовалась,— ответила Маруся приглушенно, опустила глаза и снова пустила слезу. В этот раз делала она это совершенно беззвучно. Лишь узкие плечи дрожали.
—Дура,— качнул я снисходительно головой. Накинул на ее ноги плед и вернулся в кухонную зону, где кое-как нашёл веник и совок.
Собрав осколки стакана, вернулся к дивану, на котором уже лежала Маруся, но всё так же продолжала тихо плакать, культурно утирая уголком пледа сопли.
—Подержите меня за руку, Михаил Захарович.
—Когда ж ты уже уснёшь-то, а?— буркнул я себе под нос. Обошёл диван и сел напротив Маруси на низкий журнальный столик. Из-под пледа вынырнула ее светлая рука с тонкими пальцами и потянулась ко мне. Закатив глаза, нехотя обхватил ее горячие пальцы своими и заглянул в серые заплаканные глаза.— Дальше что? Поборемся? Или на пальцах поиграем? Что ты еще придумала, Маруся?
—Я устала бороться, Михаил Захарович,— вздохнула она, глядя сквозь меня.
Ясно. Пришла стадия алкогольно-философских разговоров
—И с чем же ты таким боролась, что устала?— мне не было интересно и добровольно я бы никогда ее слушать не стал. Просто эту стадию я знаю отлично. И лучше ее поддержать, так как, чем быстрее она выговориться, тем быстрее уснёт.
—Я всегда борюсь за что-то: за своё счастье, например; за внимание родителей; за то, чтобы меня приняли достойной того, чтобы просто жить, учить детей; за то, что даже некрасивые умеют любить и тоже хотят быть любимыми.
—С чего ты взяла, что ты некрасивая? Да, не модель с обложки, но и не уродина ведь. Просто такая… на любителя.
—Ну, я же не вампир. В зеркале отражаюсь и сама всё прекрасно вижу.
—Не вампир?— улыбнулся я уголком губ.— А бороду ты мне сейчас обсосала так, будто нет-нет да посасываешь что-то у людей.
—У вас очень приятный голос, Михаил Захарович, когда вы так тихо разговариваете. Говорите со мной еще,— взгляд ее стал ясным, будто она и не пила вовсе. А еще Маруся мне улыбнулась. Тепло, будто мы с ней закадычные друзья. Протрезвела, что ли? Нет. Трезвая Олеговна мне не улыбается. Никогда. Трезвая Олеговна всем своим видом показывает, как вертела бы меня на вертеле потолще над костром побольше.— А еще у вас очень хороший сын. Хоть и хулиган, совершенно непослушный и своенравный, но он очень хороший. Я никому не рассказывала и он, наверное, тоже, но в прошлом месяце ваш Артём защитил девочку из старшего класса от другого хулигана. Тоже постарше него.
