— Погуляем? — теперь я хрипло спрашиваю у подруги. Она вздрагивает, оглядывается и кивает, выдохнув с облегчением.
Одеваю первые попавшиеся тряпки из шкафа. Плевать, что это, лишь бы не заморозить малыша. Проходим с подругой через пустой коридор и холл. Выбираемся на улицу. Поднимаю голову, подставляя лицо снегу.
«Шарф где?» — сейчас бы ворчал Марат. — «И шапку забыла».
Снежинки падают на волосы и не тают. Холодно.
Поежившись и подцепив Мию под локоть, иду по двору, по хрустящему, свежему снегу. Думать о том, что скоро Новый год, мне не хочется. Очевидно, что в этом году праздника для меня не случится.
Я слушаю голос подруги. Она рассказывает, что забавного происходит в моем бывшем универе. Не трогает. Без Марата мне все равно, где учиться. Очное отделение помогает лишь не сойти с ума и хоть часть времени проводить подальше от семьи.
Мне ведь даже его фотографий не оставили. Телефон забрали, а ноутбук почистили от «следов Марата» айтишники отца. Его стерли из моей жизни, теперь пытаются стереть из памяти. Если бы я еще слушала психолога, что подобрал мне отец. Вернется из поездки, будет недоволен, что я не слушаю и не говорю на этих встречах.
— Слышишь? — Мия резко останавливается.
Удивленно смотрю на нее и невольно тоже начинаю прислушиваться. Через шум проезжающей по улице машины, через стук голых веток, в которых запутался холодный ветер, пробивается жалобный плач явно маленькой собачки.
Торопливо идем на звук, всматриваясь в темноту вдоль забора. Как назло, ни у меня, ни у Мии нет с собой телефона, чтобы подсветить. Малыш продолжает надрывно, жалобно скулить, заставляя нас ускориться.
Проходим практически весь двор. Там, где находится заветная калитка, через которую я сбегала к Марату, в сетчатой части в самом низу запутался шерстяной комок.
— Боже, как ты сюда попал? — кидаюсь к нему, покрасневшими пальцами раскидываю снег. Мия помогает с куском дурацкой сетки и нам удается распутать испуганного, продрогшего щенка с коричневыми висячими ушками и смешным хвостиком такого же цвета. — Маленький, — засовываю его под куртку. — Какой же ты крошечный. Как ты тут оказался? Ты тоже совсем один, да?
— Может соседский? — предполагает подруга.
— Нет. У них бойцовские. Порвут. А он как-то пробрался сюда. Крошечка, — еще крепче прижимаю к себе лохматое тельце.
Несем его в мою комнату. Сажаем на пол и рассматриваем. Щеночек с перепугу делает лужу и двигает лохматую попу в сторону, виновато глядя на нас и прижав к себе ушки.
— Я его не отдам, — заявляю категорично.
— Он описал паркет, — смеется Мия.
— И что? Поможешь мне его искупать? А чем его кормить? — я не знаю, у меня никогда не было домашних животных.
— Давай для начала выясним, что это за зверь вообще, — подруга идет за телефоном, делает пару снимков и закидывает в поисковик. Нам тут же подкидывают еще множество фоток таких же очаровательных щенков, а также название породы — Бигль.
Я тем более не понимаю, как эта кроха оказалась у нас во дворе, но отдавать я его не намерена!
Мы купаем его в пластиковом тазу, заворачиваем в мое полотенце. Пока я прижимаю вновь дрожащего щенка к себе, Мия уходит на кухню за теплым молоком. Ставит перед малышом блюдце. Пёсик неуклюже, совсем неуверенно подходит, принюхивается. Пытается встряхнуться, как делают это большие собаки, путается в лапках, падает, забавно пискнув. Тут же поднимается и начинает лакать молоко.
— А если он чей-то? Породистый ведь, — Мия вместе со мной наблюдает за тем, как у щенка смешно раздувается пузо, пока он ест.
— Его бросили в мороз на улице! Значит, его никто не собирался любить. А мы будем, — глажу пальчиками свой живот. — Когда малыш родится, у него уже будет один настоящий друг. Папу ведь забрали… — в горле снова встает ком и слез.
Глава 24. Сюрприз
Глава 24. Сюрприз
Марат
У меня на руках последние снимки. Сегодня вроде как выписывают. Я провел без Авроры тридцать два дня. Это семьсот шестьдесят восемь часов. Если учесть новогодние праздники, то цифру можно смело умножать на два. Они казались особенно растянутыми, а фейерверки и петарды кощунственными. Мне плохо, я умираю без нее, а мир вокруг празднует! Бесило страшно. Меня спасали лишь температура и какое-то снотворное, которое я выпросил у медсестрички.
Врач приглашает войти к себе в кабинет. Угрюмо смотрит на меня. Я помотал им тут нервы. Первое время категорически не хотел лечиться, пока одной особенно высокотемпературной ночью, после которой я второй раз попал в реанимацию, мне не приснился отец. Дал люлей, напомнил, ради чего мне стоит бороться. Я вообще-то слово дал одной сероглазой мечте и пора бы выбираться из этой агонии. Там мать еще. Ей я тоже нужен. И вроде как стало получаться. Организм силу стал набирать и вот я тут, на своих двоих жду вердикта.
— Я вот даже не знаю, — хмыкает врач. — Если я тебя сегодня домой отпущу, ты сам пропьешь еще один курс?
— Конечно, — заверяю его.
— Ладно, иди собирайся. Будет тебе выписка. Знаешь, — не отпускает меня своими словами, — мне все же интересно, что должно было случиться, что стержень в тебе так погнуло?
— Личное. Я пойду. Спасибо за то, что боролись с моими заебами.
— Работа у нас такая, — хмыкает док, отпуская меня взмахом руки.
Собирать особенно нечего. Мать привезла немного посуды да сменное белье. Засовываю часть в рюкзак, часть в пакет. Достаю разбитый мобильник, звоню Ромычу, договариваюсь чтобы забрал меня на своей колымаге. Денег на такси у меня нет. Месяц без работы, психолог для матери и врачам кое-что подкинул по мелочи из последнего. Все. На такой мели я не был очень давно.
Через полтора часа медсестричка приносит мне выписку и шоколадку. Смешная. Это я должен их тут всех шоколадками завалить за то, что выдержали и вытащили, а она мне притащила.
— Себе оставь, — отказываюсь.
— Бери-бери, — хихикает она. Приглядываюсь, а на обертке номер мобильного накарябан. Явно ее.
Чтобы не обижать добрую девчонку, закидываю импровизированную визитку в рюкзак. Я себя пока ни с кем другим не представляю. Не могу. Но слова Стоцкой пулей застряли в голове. Не вытащить. Играла… Не нужен… Ошибка… Много она тогда мне наговорила. Я до сих пор перевариваю. Надо либо проглотить, либо выплюнуть, а оно ни туда, ни сюда. Стоит комом в горле, дышать мешает. У меня ребенок там. Это цель. Пока будет так. Буду питаться этим топливом.
Ромыч отзванивается на мою покоцанную трубу. Приехал.
Прощаюсь с мужиками, соседями по палате, жму руку проходящему мимо врачу и накинув на одно плечо куртку, на другое рюкзак, иду вниз.
