Я вхожу в тесное пространство комнаты, Настя за мной. Слезы скатываются по ее щекам, руки на груди скрещены, выглядит бледной, встревоженной. Взгляд, полный надежды, на Давида поднимает. Вот только он не спешит ее дать нам.
—Сядьте. Разговор долгим будет,— мрачно заключает он.
Настя остается стоять у двери, я присаживаюсь на табуретку в углу. Сил стоять нет. Коленки подкашиваются от надвигающегося шторма. А в том, что будет штормить, почему-то уже не сомневаюсь.
—Ваш отец…— начинает Леонов и замолкает. На его лице играют желваки, кадык дергается, челюсти плотно сжаты.— Вы знаете, что у вашего отца непростая должность. От него зависит…
—Давай без прелюдий, Давид. Просто скажи правду! Скажи чертову правду!— громко требует Настя, тяжело дыша.
—Его убили,— выдыхаю я, поняв это гораздо раньше, чем смог сказать Давид. Потому что слишком хорошо его знаю. Потому что в голове до сих пор его слова вертятся: «Все пошло не по плану… Пришлось импровизировать… Может случиться так, что только вы друг у друга останетесь…»
У Давида всегда все как часы отлажено было. А тут не по плану. И вовсе не из-за Насти. Это произошло из-за спешки. Потому что на кону была жизнь.
—Не говори так,— резко поворачивает ко мне голову Настя.— Он жив! Слышишь? Жив! Ты его никогда не любила и была бы рада, если бы он умер, но он жив, и совсем скоро мы увидимся.
Я не обижаюсь на ее слова. Знаю, что она это не со зла говорит. Это отчаяние. И боль.
—Отвези меня к нему, Давид. Я к папе хочу! К папе!
—Успокойся,— мягко произносит он, замечая, что творится с Настей.
Я же притихла в углу. Я всегда все переживала в себе. Смерть бабушки, развод с Давидом, последствия аварии. Редко позволяла чувствам вырваться наружу, и то не при свидетелях.
—Он хотел защитить всех, но не получилось,— произносит Давид и осторожно, чтобы не заметила Настя, закрывает на ключ дверь. При этом смотрит на меня. Проверяет мою реакцию, боится, что сорваться смогу. У меня же перед глазами все расплывается, первая слезинка скатывается по щеке.
—Не получилось? Но мы ведь живы. А мама? Мама где?— допытывается Настя.
—В безопасном месте.
—И папа там?
—Нет, Настя. Мне очень жаль, но…— Давид делает глубокий вдох.— Вячеслава Владимировича убили. Предали и убили.
Его слова словно выстрел. Пуля застревает глубоко в сердце. И в Настином, и в моем. Как бы там ни было, несмотря на наши разногласия, он был и моим отцом. Мне было спокойно, что он где-то там есть. Живой. А сейчас и его нет. Человека, который когда-то дал мне жизнь.
—Я не верю тебе, не верю!— выкрикивает Настя, хватаясь за ручку двери, но дверь не поддается.
—Успокойся.— Давид пытается обнять ее, но она его отталкивает, бьет кулачками по груди, а я просто голову опускаю, смотрю на потрескавшуюся краску на деревянном полу, замечаю, как с подбородка сорвалась капля и падает вниз.
Давид пытается успокоить Настю, ей сейчас это больше нужно. Я знаю, что он с тревогой в мою сторону косится, но я просто одна побыть хочу.
—Они сказали, что он предатель, застрелился. Это ведь неправда?
—Неправда. Ваш отец никогда не был предателем и до последнего боролся за справедливость. Все, успокойся, Настя, тише. Хочешь воды? Нет? Тогда давай ты приляжешь, мы поговорим спокойно. Я знаю, это непросто принять, осознать, но ты жива, и это главное,— тихо и монотонно говорит он.
Я встаю со своего места, привлекая внимание Давида своим движением. Поднимаю взгляд на него, отвечаю на немой вопрос:
—Я выйду. Проветрюсь. Далеко не буду отходить. На поваленном дереве у реки посижу.
Давид смотрит на меня с сомнением. Кивает. Я знаю что ему нужно остаться с Настей. Она сейчас бомба замедленного действия. Абсолютно нестабильна. Хочу спросить у Леонова, не осталось ли у него больше тех таблеток, которыми он напоил ее по дороге сюда, но не решаюсь сделать этого при Насте.
Давид дает мне ключ, я выхожу, тихо прикрывая за собой дверь. Всхлипы сестры слышать невыносимо.
Бреду в сторону реки, перед глазами все расплывается, слезы удержать никак не получается. Я внезапно остро ощущаю, как на меня навалилось одиночество. До меня доходит осознание того, что взрослеем мы не во время совершеннолетия, или когда нам тридцать исполняется, нет. Мы становимся взрослыми, когда уходит последний человек, который был с этим детством связан и у нас остаются лишь воспоминания.
Сначала бабушка, теперь и отец. Некому сказать: «а помнишь?». Не с кем фотографии старые в альбоме пересматривать. И от этого невыносимо грустно. Пусть с отцом мы и не были близки.
Не знаю сколько времени сижу вот так на поваленном дереве. Успеваю мысленно пережить еще раз каждый миг своей жизни. Не могу понять почему Давид столько времени молчал. Не надеялся ведь, что мы забудем папу или он внезапно воскреснет?
Я вздрагиваю, когда мне на плечи ложится плед. Мужской голос возвращает меня в реальность.
—Прохладно уже,— тихо произносит Давид, присаживается рядом. Его голос отдается вибрацией в груди.— Как ты?
Он обхватывает пальцами мой подбородок, заставляя повернуть голову в его сторону и поднять взгляд. Он взволнован, в глазах вина, словно это он виновен в том что с нами происходит. Большим пальцем стирает слезы, что скользят по щекам к подбородку.
—Нормально. А Настя?…
—Спит. Не мог оставить ее, боюсь как бы глупостей не натворила, все же она не такая сильная как ты,— словно извиняясь за то что мне здесь одной сидеть пришлось, произносит он.
—Она не сильнее, просто к отцу больше привязана была,— качаю головой.
Повисает тяжелое молчание. Давид обнимает меня, прижимаюсь к его боку, прислоняюсь щекой к его плечу.Делаю вдох и легкие заполняет такой знакомый и родной аромат мужчины.
—Что теперь будет?— спрашиваю тихо, даже не надеясь на ответ.
—Подождем пока все утихнет. Ваш отец месяца два назад начал выводить деньги через офшоры, так что на первое время должно всем хватить. Дом, как и остальное имущество, сейчас арестованы. Не знаю разрешат ли вам вернуться и забрать вещи.
—Как это произошло? Почему… почему так случилось, Давид? Что плохого сделал отец? Я не понимаю…— сдавленно произношу я, не стесняясь своих слез.
Давид молчит довольно долгое время, успокаивающе гладит меня по спине, я же вся в ожидании ответа, которого скорее всего не последует. Но Давид все же решает что я имею знать правду.
—Министерство вместе с одним ведомством занимались разработкой беспилотников нового поколения. Об этом прознали не те люди и попытались надавить на твоего отца, чтобы он передал им проектную документацию, а своим дал отмашку все уничтожить и молчать. Получилось бы что левая промышленно-военная компания производила бы оружие, перепродавала бы его нашей стране и, вероятней всего, боевикам и всем, кто готов дать хорошую цену. Этого нельзя было допускать.
