—Когда решу, тогда и перееду, мам,— буркнул Давид.
—Мне тоже непросто было переехать,— решаю поддержать его,— все в город рвались, а я к дому так сердцем прикипела. До сих пор туда тянет.
—Мама у нас тоже не любит перемены, диван небось так и стоит посреди квартиры старый?— Подмигивает ей и улыбается.
—Выбросили, ироды,— дуется его мать, глаза воинственно загораются.— Пока меня не было, вынесли. Я на прошлой неделе решила проверить, что там и как, иду, а он рядом с мусорными баками стоит! Как же душа разболелась. Столько воспоминаний с ним связано.
Мы с Давидом переглядываемся, улыбаемся. Ужин проходит в теплой обстановке, потом мы с бывшей свекровью сражаемся за право помыть посуду. Конечно же, побеждает она, отправляя нас с Давидом отдыхать.
—У тебя прекрасная мама, но я, кажется, это уже говорила когда-то.
Становится слишком волнительно наедине с ним. Взгляд на кровать падает, и по телу дрожь проходит. Каждой клеточкой чувствую близость Давида, в животе трепещут бабочки.
—Да, они с отцом у меня молодцы. Троих вырастили.
—Троих?— удивленно вскидываю на него взгляд, садясь на мягкую кровать. Все еще не верится, что я снова здесь.
Рядом стоят коробки с моими вещами, которые я так и не успела забрать.
—А, ты же не знаешь. Родители Дани и Оли умерли. Ему четырнадцать где-то было, а Олька совсем малой была, лет шесть или семь. Родственников у нас больше не было, их могли в детдом определить, поэтому родители оформили опеку и забрали их. Мама думает, я не знаю, но, когда все это случилось, я подслушал их разговор. Они хотели второго ребенка родить, к врачу как раз записались, но четвертого уже не потянули бы никак.
—Ты не рассказывал. Хотя ты почти ничего не рассказывал.
—Наверное,— пожимает плечами.— Ты ведь знаешь, что я не особо разговорчив.
Давид открывает шкаф, достает сверху запасное одеяло, стелет на полу рядом с кроватью. Я с недоумением смотрю на него.
—Ты что, там собрался спать?
—Угу.
—Но… зачем? Думаешь, мама ночью зайдет проверить, хороший ли ты мальчик?
—Нет. Просто я тебе в любви признался, а ты ничего не ответила. Поэтому не прикоснусь к тебе до тех пор, пока не получу вразумительного ответа, почему мы не можем попробовать заново,— заявляет он, и я впадаю в ступор. Брови ползут вверх, глаза расширяются.
—Измором, что ли, решил взять? Ну-ну, у меня, между прочим, три года никого не было. Так что я могу еще подождать. Тем более что мой голод ты успел уже утолить.
—Прекрасно, тогда хороших снов, Лера,— подмигивает он, на лице появляется самодовольная улыбочка.
А потом Давид тянется к поясу, расстегивает его и снимает с себя штаны вместе с боксерами. Тем самым выбивая из моей груди весь воздух. При виде его вздыбленного члена рот наполняется слюной.
—Это как-то идет вразрез с твоими словами,— прочистив горло, произношу я, при этом не отворачиваюсь. Делаю вид, что ничего такого не происходит.
—Дома предпочитаю спать нагишом.
И как ни в чем не бывало снимает с себя футболку, а потом, щеголяя упругими ягодицами, подходит к шкафу и достает простыню.
Пока я пытаюсь взять себя в руки и перестать глазеть на Леонова, словно влюбленная дурочка, он устраивается на полу в шаге от меня, до пояса укрывается простыней — да так, что головка члена все равно торчит из-под нее,— закидывает руку за голову и равнодушно просит:
—Свет выключишь?
—А, да.— Подрываюсь с кровати, спотыкаюсь о коробку, почти падаю, но в последний момент удается удержать равновесие. За спиной слышится смешок. Я фыркаю.
Щелкаю выключателем, погружая комнату в темноту. Иду обратно, но на кровать так и не возвращаюсь. Ловким движением Давид перехватывает меня за талию и тянет на себя. Я заваливаюсь прямо на его обнаженный торс. Упираюсь ладонями в грудь, чувствую, как сильно бьется его сердце.
—Ты же говорил, ничего не будет,— тихо шепчу ему в губы.
—Ничего и не будет,— выдыхает, но делает совсем противоположное своим словам. Руками ползет под футболку, языком проникает в мой рот.
Я делаю глубокий вдох и забываю, что нужно выдохнуть.В темноте все ощущается по-другому. В темноте все острее, каждый звук словно удар колокола.
—Что ты делаешь?— с трудом произношу я, оторвавшись от Давида. Его рука добралась до моей груди, поигрывает с сосками.
Мое тело мгновенно отзывается на его ласки.Голова идет кругом от нахлынувших чувств, приходится впиться ногтями в ладони, чтобы не начать тереться о его член, что уперся в мой живот.
—Пытаюсь выдавить из тебя обещание дать мне шанс.— Мое лицо обдает горячим дыханием Давида, я судорожно глотаю воздух и свожу ноги вместе, когда его пальцы внезапно оказываются под резинкой моих спортивных штанов.
—Давид…— Из горла вырывается судорожный всхлип, мужские жесткие губы касаются моей шеи.
Он знает все мои чувствительные точки, противостоять ему очень сложно, поэтому мне стоит просто отстраниться, встать и оградиться от него одеялом. Он на полу спит, я в кровати. Как и договаривались изначально.
Но просто лишь в голове, а на деле же… на деле Давид своими прикосновениями и откровенными ласками путает мои мысли, зажигает, заставляет хотеть большего.
—Останешься со мной? Дашь мне еще один шанс доказать, что я могу быть именно тем мужчиной, который нужен тебе? Просто скажи «да» и узнаешь, как это — вместе слетать до луны и обратно.— Он тянет вниз по бедрам мои штаны вместе с трусиками, поглаживает мои влажные складочки, а потом его член оказывается между моих ног, но входить не спешит. Дразнит меня, трется головкой, растирает влагу, сводит с ума.— Так что, Лера?
—Не могу.
Его предложение заманчиво, хочется согласиться с ходу, но слишком много причин, по которым мне от Давида стоит держаться как можно дальше.
—Подумай, ночь долгая. Возможно, мне еще удастся убедить тебя.— И толкается межу моих бедер, скользит на грани. Я подаюсь ему навстречу, головка упирается во вход, но Давид держит свое обещание: рывком смещает меня в сторону, заставляет трепетать от неудовлетворенного желания.
—Я, вообще-то, не так уж сильно и хочу,— стараюсь, чтобы голос не выдал моего настоящего состояния.
—Ну-ну,— посмеивается надо мной Давид, тянет вверх футболку и захватывает ртом сосок.
Я выгибаюсь дугой, мне не хватает внизу его пальцев.
Давид дышит громко, рвано, я все же добираюсь до его члена, пальчиками поглаживаю. Чувствую, как он дергается в руке, и смелей начинаю водить туда-сюда.
—Твоя мама за стенкой,— шепчу я, когда Давид подминает меня под себя, заводит руки за голову. Мы не двигаемся, всматриваемся в темноте в лица друг друга и тяжело дышим.
