Красновых не взяли, отчего братья чуть ли не зубами скрежетали.
—Нам надо не за сестру мстить, а тише мыши прокрасться, сделать дела и уйти. Извините, пацаны,— объяснил Пустырник.
Каратиста не взяли тоже. Он как вождь и человек, имеющий представление о войне, в случае гибели Пустырника должен был занять его место во главе мстителей.
Сашке же отказали в праве на участие с обидной категоричностью.
—Извини, Саня. У тебя мало опыта. Плюс ты не совсем в себе.
—Зря вы так. Я бы не подвел.
—А это уже я решать буду,— отрезал Пустырник.— Ты пойдешь во втором эшелоне. То есть в общий штурм. Скажи спасибо, что тебя вообще с женщинами не оставляем.
—За что? Я не ребенок. В моем возрасте уже полком командовали…
—Себе в шестнадцать я бы тоже такое не доверил. Не «за что», а для твоего же блага. Потому что у тебя глаз дергается. А нам не надо срывов. Любой срыв может всех под монастырь подвести.
Сашка махнул рукой, что-то пробормотал сквозь зубы и ушел. Он думал, что его глаза горели огнем мести, но когда посмотрел на себя в зеркало, увидел, что взгляд у него тусклый и больной. Да и под глазами были фиолетовые круги, хотя он не плакал. Наверно, слишком мало спал.
Понятно, почему дядя Женя чувствовал сомнения. Но парень знал, что не подвел бы своих. И для общего дела, для отмщения, для памяти отца и Киры… да и деда тоже… он смог бы сдержать себя в руках и сделать свою ярость ледяной.
«Во втором эшелоне» — это тоже терпимо. Когда диверсанты вдоволь наведут шороху, все, кого они сумели собрать для атаки, пойдут на приступ.
Он хотел посмотреть хотя бы на то, как они пойдут, но они ушли в такой ночной предрассветный час, когда, кроме часовых, все мстители спали.
Первый день ожидания они посвятили тренировкам, уходу за оружием, штудированию карт местности.
На следующий день поздно вечером, после наступления темноты двое лазутчиков вернулись, один из них был сам Пустырник. Их сопровождал Рудольф. Остальные, как сказал вожак, были живы и здоровы, но остались в городе: «почву готовить и нам ковровую дорожку стелить». А еще кое-кто из местных был готов помочь.
Впрочем, если кого-то и поставили в известность о конкретных планах, то не больше пары человек — это даже Сашка понимал. Так меньше шансов, что образуется утечка. Ведь случись она — и оставшихся там смельчаков ждут пытки в застенках. А всю операцию — если не провал, то огромные сложности.
Вернулись разведчики довольные, но ни на какие расспросы не отвечали.
—Время придет, сами увидите. Недолго осталось…
И действительно. Вечером третьего дня внезапно для всех Пустырник собрал их на заброшенной ферме — в пустом овощехранилище.
—Не буду долго говорить. Я не мастер это делать. Вы и так хорошо знаете, зачем и за что мы идем. Кто хочет — может отказаться.
Гул недовольных голосов был ему ответом.
—Ты за кого нас держишь!
—Издеваешься?
—Да мы скорее сдохнем…
—Выгоним эту погань с нашей земли.
—Такое только кровью смыть…
Послушав пару минут такие речи, Пустырник усмехнулся и сказал:
—Это я ради приличия. Ну вот вы и сами все сказали. Обратной дороги у нас нет. Или они, или мы. Поехали!
Группировка в Казанцево встречала их разобранными загородками. Узнав Демьянова и Колесникова, бойцы начали стрелять в воздух.
—Капитан, труби общий сбор,— позвал Пустырник Демьянова.— Объявляй о новых задачах.
—Прекратить салют!— первым делом приказал молодой капитан.
Рудольф между тем провел их к командирской палатке. Сашка уже воспринимал как должное, что вожаки берут его везде с собой, но внутрь его пустили только после отдельной просьбы Пустырника: «Он с нами».
В палатке на полу еще темнело большое кровавое пятно. Трупы остальных семерых ордынцев, захваченных врасплох и просто зарезанных, уже сбросили в овраг. Никто особой жалости по этому поводу не высказывал, наоборот, все шутили глумливо: «Они думали, перед ними будут ползать на брюхе. А пришлось самим поползать в крови». Сашка подумал, как же это тошно, когда тебя убивает тот, кому ты доверял. Но не они, не они первые начали заниматься такими вещами.
—Нету больше уполномоченного,— хохотнул Каратист, откидывая полог палатки и показывая на пятно.— Упал. Намоченный!
—Давайте серьезнее,— строго сказал дядя Женя.— Как дети, блин. Надо спешить. Надо все успеть, пока они назад не решили назад перекинуться.
Рассерженные взгляды Демьянова, Колесникова и Рудольфа не смутили его.
—Да, мужики, я знаю, что вы мужики. Что не переметнетесь, не скурвитесь. Но по поводу остальных ваших я бы не был так уверен. Пока мы в силе, они с нами. Обделаемся — многие сбегут, а многие и сдадут. Поэтому делаем все в темпе. Надо занять город за сутки, на внезапности. Мазаев проиграл именно потому, что Подгорный не смог с ходу взять. Историю края все учили? А пока смотрите, чтоб никто из солдат деру не дал, чтоб «сахалинцев» предупредить.
Рудольф хлопнул себя по лбу и выбежал из палатки.
Пустырник между тем расстелил на раскладном столике крупную карту Города — потертую, склеенную во многих местах скотчем.
—Давайте диспозицию. Их штаб — Замок. Он близко к восточной границе города, а значит, и к нам. Это хорошая новость. Плохая в том, что это почти крепость. А вот в этом торговом центре в километре от него стоит батарея сто двадцати-миллиметровых минометов.
Он передвинул руку с линейкой по карте.
—На Молочном заводе стоит один из отрядов. Во главе у них атаман, а по численности это батальон. Второй отряд расквартирован по частным домам вот на этих улицах… Им еще время понадобится, чтоб собраться. Городской суд — еще одна точка. Там гарнизон человек в тридцать, но матерых. Элеватор и башня СибАгроПрома — не охраняются. Это хорошие огневые точки, оттуда полцентра простреливается.
—Нам бы пулеметы нормальные,— произнес Колесников.— Не такие уж дебилы ордынцы. Послали нас с одними винтовками и десятком «калашей».
—Будут пулеметы. И не только они.
Когда в палатке начали обсуждать направление ударов и тактику, Пустырник поднял глаза от карты и посмотрел на Данилова:
—Саня. Ты иди лучше погуляй. Или ты все тут слушаешь, но в атаку не идешь, понял?
Понурив голову, Александр вышел из палатки. Еще недавно он бы переживал после такого: скорей бы повзрослеть и годами, скорей бы делом доказать, что не ребенок… Но после случившегося ему было плевать на такую ерунду.
Зато он стал свидетелем того, как в их лагерь прикатила запряженная худой клячей рессорная телега.
—Здро́во, сынки,— махнул им рукой дедок в тулупе из овчины мехом наружу, в очках, так же скрученных проволокой, как у сгинувшего горняка Кирилла Никитича.— Я тут услышал, вы хотите орду забороть, которая порядок и счастье всем несет. Я вам тут подмогу пригнал.
