«Похожий на большого моржа».
—Этот мужик в фуражке — Петраков. Михал Михалыч. Он себя Генералом называет, и все к нему так обращаются. Правильный мужик. Всех судит по-честному. Много знает. Как «прежний». Я таких людей вообще не встречал еще… Он всеми нашими войсками командует. Второй после Иванова.
—А Виктор — в пиджаке?
Мог бы и сам догадаться. Тот был единственный без оружия.
—Ага,— кивнул Бобр.— Страшный человек. Если хочешь умереть, просто поспорь с ним. И я посмотрю, как с тебя кожу сдерут живьем и на барабан натянут. Или заставят выпить флягу активной водички. Тогда кожа сама сойдет.
—Да пошел ты… Не дождешься,— огрызнулся Димон.— А вот тот что за чурка?
—Этот нерусский… только не вздумай его чуркой даже за глаза называть! Это Муса Ибрагимов. Телохранитель Уполномоченного и человек для особых поручений. Он нохчи. Люди его пришли с Кавказских гор. Нохчи, аварцы, ингушцы, осетинцы. Нохчи среди них самые лютые. Для них бошку отрезать — как два пальца обоссать. Он не шестерка. Он типа князя, и этот конный отряд, которым командует его племянник Магомед… тот пацанчик, который в папахе и козырной куртке с кармашками — его отряд. Но хозяину он предан как пес. Хотя псина для него нечистое животное, как и свинья. Он скорее съест змею, чем собачье мясо.
—Ну и дурак,— хмыкнул Окурок.— Нет ничего вкуснее жареной собаки. Видать, легко ему жилось. А мы с мамкой одно время только дохлыми Шариками питались. И смотрели, чтоб людоеды с Вокзала нас самих не слопали… А уж за свинину я вообще бы душу продал.
—Тсс!— вдруг зашипел на него Бобр.— Сейчас будет казнь.
Но вначале Генерал, забравшись на наскоро сколоченный из ящиков помост, произнес краткую речь.
—Жители деревни Калачево!— голос его был мощный и приятный на слух, поэтому мало кто обратил внимание, что название он переврал.— Мы представляем здесь Сахалинское Чрезвычайное Правительство: правопреемника и наследника Российской Федерации. Меня зовут Петраков Михаил Михайлович. Я генерал армии СЧП. Я говорю сейчас от себя и от имени моего друга, брата и начальника — Его превосходительства товарища Уполномоченного Виктора Иванова.
Сам Виктор не удостоил толпу даже словом, коротко кивнув. Он уже сидел на раскладном стуле, который ему принесли люди в черном.
—Пятьдесят лет назад после вероломной атаки на нашу Родину катаклизм уничтожил почти все население Земли,— продолжал Петраков.— И наших подлых врагов, начавших войну, тоже. Мир погрузился в хаос и анархию. Но далеко на востоке, на острове Сахалин сохранилось наше заблаговременно эвакуированное правительство. Эти годы были очень тяжелыми. Нам удалось сохранить там промышленную базу, сельское хозяйство для самообеспечения и наши вооруженные силы. Но включить в орбиту своей деятельности другие регионы мы пока не в силах. Все, что мы делаем — это точечные экспедиции. Наша цель — восстановление цивилизации в максимальном объеме на территории России. Не бывшей! Здравствующей! Это будет не сразу… не стану врать. Чрезвычайный совет находится сейчас в сложных обстоятельствах. Первое время вам надо рассчитывать только на свои силы. Но большое начинается с малого. Мы не можем сразу возродить старый мир. Но для начала мы должны навести здесь, на великой реке Волге, порядок. И покарать тех, кто его долгие годы нарушал, творя беспредел и произвол. Сегодня мы казним бандитов и фашистов,— Генерал перевел дух, чтобы набрать воздуха. Вся предшествующая речь была сказана на одном дыхании,— лакеев жирного кота, который сосал из вас кровь!
Окурок не мог представить себе кота, который сосал бы из кого-нибудь кровь, разве что из мыши. Но, наверно, мышками, живущими за печкой, они все тут и были.
До него, кстати, быстро дошло, почему же так хорошо было слышно оратора. Он видел тянущийся по помосту провод и черную штуку, которая была закреплена перед выступающим на трибуне. Микрофон. Звук, к которому примешивался треск, шел из двух больших матюгальников-громкоговорителей, которые повесили с разных сторон трибуны.
В напряженной тишине все ждали одной команды. Но приказ палачам внезапно отдал не Генерал.
—Муса,— произнес Иванов без всякого усилителя,— давайте.
Тот со звенящим металлическим скрежетом извлек из ножен саблю — семьдесят сантиметров смертельной стали. Даже на расстоянии было видно, как хорошо она отточена, как играют на ней блики. В подтверждение этого нохчи, проверяя силу удара, перерубил ей одну планку забора, чисто срезав верхнюю половину. Кусок дерева подлетел и упал на землю.
—Братишки, пощадите,— вдруг жалобно простонал один из людей с пакетами на головах.— Я же свой, местный. Вы же меня знаете! Пожалейте! Все буду делать… Искуплю! Чем хотите искуплю!
Он попытался даже вскочить, но его пнули под колено, и он завалился на бок, воя от нестерпимой боли.
—Скормите его волкам. Вот где его братишки,— посоветовала тетя Маша, женщина с лошадиным лицом в шерстяном платке.— Такое только кровью искупается!
Она смотрела на приговоренных с такой ненавистью и цедила такие ругательства сквозь зубы, что Окурку показалось, будто при слове «искупается» она представляет, как плавает в их крови.
Нет, у нее не умирал ребенок. Те, кто терял, так себя не ведут. Так ведут себя те, для кого ненависть вместо хлеба.
И вдруг лицо женщины перекосилось, превратившись в маску, глаза закатились. Она рухнула, как подрубленное дерево, и забилась в корчах, с каждым спазмом ударяясь об землю. Изо рта у нее пошла белая пена, как из огнетушителя, которая тут же окрасилась красным — то ли она прикусила язык, то ли разбила губы, дергаясь так, будто через нее пропускали ток.
Окурок быстрым шагом направился к тетке сквозь толпу — остальные ничего не заметили, загипнотизированные другим зрелищем. Он не очень умел оказывать помощь при такой штуке, но знал, что ложку в рот совать не надо — хуже будет. Он понимал, что главное — не дать ей разбить себе голову о камни. Приподнял, снял с ее головы платок, уже окровавленный, оттер с лица красную пену и передал тетку на руки Мишке — соседскому пацану лет четырнадцати-пятнадцати в мешковатой ветровке, круглому сироте, который тоже смотрел на судилище, не отрывая взгляда.
—Помоги, у нее пилепсия,— и погрозил кулаком, мол, только забей на мою просьбу.
—Помогу, дядя Дима,— шепнул стервец, укладывая женщину на землю так, чтоб не задохлась.— Если в отряд возьмете.
«Да откуда он знает? Я ж, блин, еще никому не говорил!— обалдел от такого коленкора Окурок.— Ладно… стрелять вроде умеет, высоченный, хоть и мосластый. А пару лет можно ему накинуть для сурьезности. И все же надо потом узнать у паршивца, как он догадался…»
—Не гони лошадей,— ответил он пареньку.— Нас самих еще не взяли. Но если возьмут, замолвлю словечко за тебя. Ты вроде пацан надежный.
Разговор занял всего минуту, но именно в это время все и произошло.
Димон не смотрел в ту сторону, когда раздалась команда, произнесенная с легким акцентом:
