Хорошо, хоть патронов не забыли добавить и гранаты выдали.
Не прошло и десяти минут, как на левом фланге началась стрельба. Стрекотали автоматы, тяжело громыхали пулеметы ган-траков. Трассирующие пули то и дело перечеркивали небо.
В первый час ночи бой начался.
—Сидим тихо,— шепнул Окурок.— Нас это не касается, пока не скажут.
Судя по базарам на общей частоте, отряд «Череп» пошел в наступление и без боя занял деревянную часть города. Жители успели сбежать в лес, их особо пока никто и не ловил.
Двинувшись дальше, бойцы Нигматуллина с восточной стороны подошли к «чистой» половине Ёбурга. И начала стрелять по городу 122-миллиметровая пушка, которую отбуксировали сюда из самой Калачевки. Ее выстрелы ни с чем нельзя было перепутать. Тут же в городе один за другим раздалось несколько взрывов. О том, где стоит пушка, открытым текстом кто-то радостно объявил по рации.
«А если они все слушают?» — подумал Окурок. Но это было не его ума дело.
«Старший знает лучше тебя». Еще одно из правил, которое могло бы быть в законах орды.
Прошел час, но стороны оставались на тех же местах. Видимо, утром возьмутся за них всерьез. Лезть в темноте в лабиринт чужого города дураков мало. Сунулись сначала, но огребли и откатились назад. Враг не преследовал.
Окурок пожалел, что бинокль обычный, без прибора ночного видения. Он заметил, что там, где стояли кирпичные здания, что-то горит. В темноте сверкали вспышки — в городе стреляли из окон.
По рации кто-то, матерясь, сообщил, что у них двоих убили.
На время стало почти тихо. С той стороны постреливали, но очень вяло. А своей артиллерии у них, кажись, не было. Пушка выстрелила еще раза четыре, в городе загорелось еще какое-то здание.
Окурок подумал, что смысл этой стрельбы может быть только в том, чтоб морально подавить защитников. Или заставить их выйти из города на прорыв, а уже там окружить.
Вот только кто кого окружит? Генерал говорил, что ополчение, которое мог выставить Ёбург — около тысячи человек. Это было странновато: в городе на вид проживало тысяч десять. Мустафа говорил, что от орды здесь жил раньше а҅гент (ударение Окурок ставил на первый слог), а сейчас к ним пришло человек пять перебежчиков. Все они были из пролетариев. Это их так местное городское начальство называло, тех, у кого ничего своего нет. И было их таких больше половины города. Окурок подумал, что слово это образовалось оттого, что они всегда пролетают при дележке ценностей. Им не позволяли селиться в «чистой» части города и использовали как рабсилу на самых тяжелых работах.
Они местных боссов ненавидят до зубовного скрежета. И те им оружья не дадут, потому что боятся больше, чем пришельцев.
Но даже полноправных людей в Ёбурге больше, чем бойцов у Марата. Даже если откинуть женщин, детей и стариков. А значит, контратака их в клочки порвет.
«Генерал и Марат надеются, что те будут сидеть на жопе ровно».
Так и случилось. Остаток вечера и полночи прошли относительно спокойно за вялыми перестрелками. А под утро Комар засемафорил рукой из окна, показывая, что кто-то едет с тыла и быстро приближается. Вся группа тут же развернулась в другую сторону. И почти в тот же момент по ним со стороны дороги начали стрелять. Все прижались к земле, и в свой бинокль Окурок разглядел идущие на полной скорости по шоссе пикапы.
Они строчили из пулеметов по окнам и по жухлой «зеленке» прямо на ходу, не сбавляя скорости. Передняя машина — грузовик с бульдозерным отвалом — столкнул с дороги ржавую перевернутую «Оку».
Надо было отдавать пулеметчикам команду стрелять ему по кабине.
Но чутье заставило Окурка повременить. И действительно. Через секунду он разглядел флаг с оскаленной пастью, мелькнувший в свете прожектора. Колонна шла в бой при полной иллюминации и плотной кучей.
Пальба продолжалась. Никто не погиб только потому, что стреляли очень высоко, по окнам вторых этажей.
—Вы, на машинах! Уроды, не стреляйте! Тут свои!— заорал он в телефон, одновременно жестом останавливая Леху-старшего и Семена.— Свои!! С Волги!
Но у союзников таких телефонов, похоже, не было. И только чудом бойцы успели нырнуть в траншею — вырытую еще до войны коммунарными службами.
Стрельба прекратилась. Машины остановились в каких-то тридцати метрах от укрытой группы. Окурок чуть приподнял голову. Дверца второй головной — инкассаторского броневика со сварной башней из стальных листов — хлопнула, и оттуда выпрыгнуло несколько человек, один из которых был в высоких зашнурованных ботинках и кожаной куртке, поверх которой была надета армейская разгрузка.
—Вы, дебилы, какого хера?!— заорал, срывая голос Димон.— Мы калачевцы! Вы нас чуть не положили!
Окурок вышел им навстречу, подняв руку.
—А вы тут, мля, как оказались?— увидев его, Рыжий зло сплюнул и хотел сказать что-то еще, но в этот момент большая черная рация, которую он держал в руке, заматерилась голосом Генерала, и атаман «бешеных» узнал много о себе и о своей матери.
Колонна вытянулась длинной змеей по шоссе. Из остальных грузовиков как горох посыпалась пехота «бешеных» в своих бурых телячьих куртках, разбавленная худыми кривоногими мужиками в сером, стриженными под ноль. Автоматы были наставлены на Окурка.
Наверно, перепутали дорогу и подъехали к городу по северной трассе, а не там, где было сказано. А радио забыли включить. Для таких обезьян это слишком сложный прибор.
Рыжий с хмурым лицом засунул рацию в свою разгрузку и качнулся всем корпусом в сторону Окурка, ставшего свидетелем его позора.
—А тебя, «сосед», это не касается,— бросил он.— Радуйся, что мы вас колесами не раскатали.
Он повернулся к своим, застывшим нестройной толпой между огромными «дредноутами», стволы пулеметов которых были нацелены на другой берег реки.
—Всё, пацаны. Харэ сиси мять! Впендюрим им! Когда порвем этих лохов, город ваш на целый день. Я сказал!
В ответ над толпой пронесся многоголосый крик «ура». Двое или трое «бешеных» пальнули в воздух, остальные просто потрясали кулаками или «калашами» над головой. Мордовцы — а эти бритые невысокие мужики явно были ими — держали себя сдержаннее, но и у них в глазах была радость, а ноздри раздувались в предвкушении большой драки.
—А вы, салаги деревенские, стойте здесь дальше,— командир «Цербера» сплюнул, явно провоцируя.— Нам больше достанется.
Но Окурок уже не смотрел на него. Он глядел на противоположный берег, где разгорались какие-то огни.
Он уже занес ногу, чтоб идти к своим бойцам, которые так и не покинули укрытий (и правильно сделали — он приказа еще не давал), когда на том берегу заговорили сразу несколько пулеметов. Да так заговорили, что заставили трещавшие автоматы замолчать.
—Что за херня?..— непонимающе уставился на него Рыжий.
