Нескольких паникеров догнали, поймали, и Генерал показательно повесил их на фонарях на стальных тросах. Теперь их трупы были пищей для ворон и хорошим уроком тем, кто хотел служить Орде только в радости, но не разделять с ней беды.
Утром четвертого дня на завод, где когда-то давно плавили металл, приехала делегация уральцев. Теперь у них поубавилось гонора.
—Все имущество бывших государственных органов, армии и полиции принадлежит Сахалинскому Чрезвычайному Правительству как законному правопреемнику. Все имущество, найденное на складах длительного хранения и в убежищах, подлежит передаче СЧП…— зачитывал Генерал требования.— А также все имущество, которое СЧП потребует в качестве компенсации своих расходов и потерь.
Бледный посланник Нового Ёбурга, пожилой мужик в кожаной куртке и кепке из меха зверя нерпы, только кивал и подписывал все, что скажут, гелиевой ручкой.
После того, как на его глазах казнили нескольких пленных, которых обещали ему отдать, а потом выдали их трупы без верхней части, он боялся сказать хоть слово.
Головы отдали отдельно в целлофановом мешке. Сами тела были истерзаны — припомнили «бешеные» уральцам их фугас под мостом. Под вторым, довоенным, оказалась вторая мина, которую благодаря чутью Окурка и опыту Мустафы нашли и обезвредили утром, с первыми лучами солнца, перерезав проводки.
Всё чин-чинарем, как раньше — Генерал даже договор потребовал оформить на бумаге. Чтоб отныне и навсегда этот городишко был вассалом могучей орды. Бланки с пропечатанным гербом он в своем портфеле не зря носил.
Старые бойцы, конечно, ворчали: «Эти суки столько народу наших угробили, а мы их простили. Мы и за меньшее города под нож пускали!» Но Генерал разъяснил им, что это временно. И обусловлено потребностью. А когда потребность пропадет, можно про закорючку на бумаге забыть.
Армия остановилась на постой в захваченном городе. Конечно, им были тут не так рады, как на Волге и в Татарии. Но и они платили тем же. Трофейные команды шерстили Новый Ёбург днем и ночью. Вначале реквизировали все, что нужно было для общака. Потом начали брать для себя. Город перетрясли и выбили, как старый ковер. Брали и женщин — от пятнадцати и примерно до сорока. Младше Генерал не разрешал. Говорил, солдат ребенка обижать не должен.
Брали не насовсем, а на раз. В дома не ломились, но тех бабенок, у кого хватало ума показываться на улицах, вечерами хватали. Сами напросились. Это было, говорил Генерал, священное право завоевателя, которое стояло твердо еще с тех времен, когда царства рассыпались в прах под копытами лошадей сородичей Марата Нигматуллина. И еще раньше — под ударами конницы других племен, чьи имена помнили только старые хроники — печенегов, половцев, гуннов. И что плохого, если женщина побежденных родит от сильного, от того, что с оружием в руках проложил путь к ее ложу? Много племен, говорил Генерал, именно от такого семени и выросли.
Мужиков, кто пробовал возмущаться, расстреляли как «диверсантов». Но таких была всего пара человек. Остальные молчали.
Зато неожиданно они получили пополнение из местных добровольцев. Особенно много рекрутов было из пролов, как тут звали обездоленных жителей деревянной половины, которых здешние хозяева не считали за людей. Они помогут следить за тем, чтоб городские авторитеты не шалили, когда основные силы Орды уйдут.
«Пока вы будете фуражирами и подсобными рабочими. Кто хорошо себя проявит — может стать воином»,— объявил добровольцам Марат. А Мустафа придирчиво осмотрел их и выбраковал слабых и больных. Такого добра везде можно найти, да только оно не нужно.
«А кто будет нехорошие речи говорить, тому сразу секир-башка»,— наставлял остающихся Генерал. Выделять для гарнизона своих людей он не стал, и Окурок понял, что сюда они могут больше не вернуться.
Всех новичков, которых все-таки взяли с собой, перепоручили ему. Командиром «Цербера» — вместо отправившегося на дно Рыжего — Дмитрия не поставили (но и Петьку-Упыря тоже — им стал звероподобный мужик по кличке Копатыч), но доблесть отметили. Теперь он был у Марата на очень хорошем счету, первый ротный командир, как тот сам сказал. Да и Генерал его заметил.
Вечером второго дня новой для Ёбурга эры командиры Орды сидели в бывшем особняке городского совета. Трещали дрова в камине, за окном стучал дождь. Где-то на улице горланили песню под гитару солдаты.
—Мустафа, дружище, тут нет не только бомбы. Нет почти ничего, что мы искали,— вздохнул Генерал, закончив читать опись вещей, изъятых в казну СЧП.— Уральцы на допросе сказали, что когда они… вернее, еще их отцы добрались до Горы, там уже кто-то побывал. И всё лучшее захапали до них. Я имею в виду аппараты, которые хотел получить наш повелитель и благодаритель… если уж бомбу мы ему не привезем. Ты ломал им пальцы?
—Я делал еще многое другое,— ответил Мустафа-хаджи.— Это не вранье. Они ничего не прячут. У них действительно этих станков нет.
В Ёбурге среди трофеев нашелся только один специальный аппарат для переработки вторсырья. Горожане на него чуть ли не молились. Он работал без наладки уже пятьдесят лет, а они даже кожуха с него не снимали и болтов не откручивали.
Это было очень любопытное устройство. Окурок его не разбирал (кто б ему позволил?), но из краткого осмотра понял, что эта штука плавила бросовый металл и отливала готовые изделия: гвозди, болты, шурупы. Качества они были довольно поганого, но служили. Даже пистолет можно было при желании из частей собрать. Энергию эта хреновина черпала от солнечной батареи, которая разматывалась как рулон и стелилась как пленка на землю или на крышу. К самому устройство она крепилась гибким шнуром. Ни шнур, ни солнечную панель не получалось поцарапать даже ножом. То есть предки, которые эти вещи соорудили, сделали их именно для потомков-дебилов, смекнул Окурок.
Как говорил после знакомства с бумагами старый узбек: довоенное жулье, которое в Ямантау думало отсидеться — были не дураки. Кто угодно, но не олени. Они перед самым концом через подставные фирмы заказали в разных заморских странах — в Италии, в Израиле, даже в Японии — оборудование, главным требованием к которому была автономность, долговечность и возможность использования материалов из вторсырья. Эти вещи создавались в очень ограниченном количестве или вообще в единственном экземпляре. И стоили сумасшедше дорого. Но те умники с расходами не считались, ведь на кону было их будущее. А самые умные даже о своих детях-наследниках и внуках думали.
Еще в городе был чудо-автоклав. Пленные рассказали, что из простых покрышек, которых везде миллионы, он производил солярку методом пиролиза
[9]. Но он уже лет десять как не фунциклировал. Еще раньше была штука, похожая на три-дэ принтер, о которых мама Окурку рассказывала, но ее горожане продали каким-то соседям. Она делала любую мелкую пластмассовую хрень из другой хрени — плавила внутри почти любой пластик до пастообразного состояния и выдавливала уже нужной формы. Хоть игрушку, хоть полезную вещь. «Баловство»,— сказал Генерал, имея в виду последний аппарат. Но Мустафа неожиданно возразил, мол, наоборот, крайне нужная вещь. Можно не только игрушки, но и части войсковой амуниции выплавлять.
