Книга Дети августа, страница 47. Автор книги Алексей Доронин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дети августа»

Cтраница 47

Там у одинокого пчеловода был двухэтажный дом, который называли коттеджем, пасека и большие земельные угодья. Хотя сейчас любой мог брать столько земли, сколько сможет обработать. И любой дом, который сможет починить. Вот он и брал много, потому что был силен и много трудился, хотя и не было у него помощников, а его взрослые сыновья давно жили отдельно.

В самой деревне все было вроде как и чье-то, но одновременно общее. Правил писанных на бумаге не было. Все решали по-свойски.

Раньше на хуторе жил отец Пустырника по прозвищу Мясник. Как говорили, прозвище тот заработал не потому, что забивал скотину и разделывал мясные туши, хотя и это он умел, а потому что никто лучше него не умел рубить и резать людей ножом — и в пьяной драке, и в настоящем бою.

Он отличился в войне с алтайцами, еще когда в алтайском Заринске правил кровопийца Мазаев, а дедушка и товарищ Богданов жили в городе Подгорном (от Прокопы далеко на запад, возле самого Новосиба). Подгорный тот в Сибирскую войну до основания сожгли.

Нрава он был буйного. Когда только начали обживать Прокопу, пару человек покалечил в ссоре, хотя те первые полезли. Его побаивались, но он был самым умелым охотником и воином в деревне.

Мясник этот умер еще до Сашкиного рождения — из-за рака, как говорили. Многие поумирали от него. Пока Сашка был маленький, он представлял, как рак клешнями прогрызает людям нутро. Главное, думал он, не проглотить ненароком личинку рака, чтоб тот внутри не вырос. Поэтому он купаться боялся. До сих пор плохо плавал, помня тот страх. Но правда оказалась проще и страшнее. И защиты от этого не было, потому что дело было не в личинках, а в клеточках человеческого тела, которые, как и люди, могли сходить с ума и тогда начинали пожирать соседние. Любой внешне здоровый человек мог внезапно почувствовать недомогание и сгореть за месяц, а то и за неделю. А мог гнить год и больше — кому как повезет. И лекарства от этого у них не было. Даже в старом мире не было.

Сыновей у Мясника, которого тоже звали Александром, было несколько, но более всего в отца пошел старший. Ему совет и решил отдать дом. Отец научил его многому, и тот уже смолоду был хорошим следопытом. И из ружья валил любую дичь, и капканы с силками ставил. Уходил в лес и возвращался с мешками кедровых шишек и шкурками лис, песцов и прочими. Не брезговал и волками, случалось, добывал и медведей, и тогда в деревне был пир горой. А уж зайцев и белок бил десятками.

А почему его звали Пустырник? Наверно, потому что бродил по пустырям. А еще успокаивал, совсем как эта травка. Кулаком в челюсть или дробью из ружья 12 калибра — насовсем. Возмужав, освоил он еще и редкую науку пчеловодства. Мед был ходовым товаром. Он и для здоровья полезен, и подсластитель хороший, и консервант. Они, конечно, давно наловчились варить варенье из ягод без сахара, четыре-пять часов на водяной бане, пока не получалась вкусная густая паста. А позже стали делать и собственный свекольный сахарок — сладкую водичку, которая при сгущении превращалась в бурые комочки. Но с медом все это и рядом не стояло. Хорошо было пить чай с малиной, но с медом еще лучше. Правда, самого чая у них не было лет тридцать. Он ведь рос в далеких странах — Кавказе, Африке и Индии. Поэтому заваривали брусничный лист, иван-чай, мяту, мелиссу и другие травки и листочки.

Киселевские охотно брали мед и другие продукты пчеловодства в обмен на соль, которую они добывали из лежащего на путях на их территории железнодорожного состава. Уже пятьдесят лет оба поселения пользовались той солью, а ей конца не было. Ее там было еще очень много тонн. Шутили, что они делали жизнь соседей слаще, а те их — горше. Менялись и многими другими вещами, которых у одних было меньше, а у других больше.

Жили обитатели двух поселений дружно, хотя бывали и драки стенка на стенку, но не до смертоубийства. Хотя киселевцы были не ссыльные с Алтая, а местные — потомки тех, кто тут еще до войны жил. Но связывала их общая судьба и жизнь на краю известного мира, который дед называл Ойкуменой. Да и породниться они успели за эти годы. Если парень или девушка не могли найти себе пару среди односельчан, то с высокой вероятностью находили у соседей. И ничего зазорного в этом не видели. И теперь киселевцы собирались откочевать к югу вместе с ними, хотя вначале, как говорил отец, долго ломались.

Иногда медом расплачивались и с Заринском. Но заринские сами приезжали и забирали все нужное. Ну, раньше так было. Теперь же отец говорил, что этот Бергштейн повелел, чтоб налоги ему к самым воротам привозили. А есть транспорт или нет — это его не волнует.

Впрочем, в Прокопе транспорт как раз-таки был. Гужевой, то есть на лошадиных силах. Но не было желания прогибаться перед «центром». Гора за Магометом в Мекку не ходит, как говорится.


Еще на подходе к общинной конюшне можно было то и дело услышать негромкое ржание. В самом кирпичном здании, куда он прошел, открыв незапертые воротца, пахло конским потом, конской мочой и конскими «яблоками». Это было бывшее трамвайное депо, где когда-то «отдыхали» и чинились железные трамваи. Расположено оно было на когда-то обнесенной стеной территории трамвайного управления, где это и еще несколько сооружений деревня использовала под общие нужды.

Здесь держали от двадцати до тридцати лошадей, а всего в деревне их было больше сотни. Остальные стояли по дворам.

—Ну и чего ты стоишь, как красна девица?— окликнули Сашку довольно резко.— Дверь не закрывай, нехай открыта будет. А то дышать нечем.

В середине помещения трое человек возились с черной, как сажа, лошадью, похоже, ставя ей новую подкову. Старый (было ему за сорок) конюх Федор Мельниченко повернул к нему свое морщинистое лицо и вытер пот со лба.

—А, Саня. Какими судьбами? Как семья? Ты извини, мы тут трошки заняты. Ну, чего надо-то?

Иногда в речи деда Федора всплывали странные словечки. Говорили, что его собственный дедушка Игнатий был родом из далекой страны на юге, откуда-то с реки Днепр. Еще шепотом добавляли, что за ту страну война и началась. Война, от которой старому миру настал конец (этот момент в деревне называли разными бранными словами).

Ой люди, ой дураки… Такой мир погубили. Сашка представлял себе, что там, на юге, наверно, были и пальмы, и ласковый океан, и слоны, и крокодилы, и бегемоты.

Отец деда Федора — Борис Игнатович — был героем войны с алтайцами. Повоевать предок старого Мельниченко успел уже здесь, в Сибири, когда город Подгорный выяснял отношения с прежним алтайским Заринском, которым управлял бандит Мазаев.

«Мазаем» детей пугали до сих пор, хотя его пристрелили полвека назад, а труп сожгли, как бешеную собаку или могильного упыря. Много он крови людям попортил: рабов держал, целые деревни вырезал. Победа далась тогда ценой разрушения Подгорного, а выжившие объединились в Заринске, который уже стали называть новым. А уже вокруг того сформовалось их «государство», частью которого была и Прокопа.

Тот Борис Мельниченко давно умер, но потомки его здравствовали, и было их не счесть.

Понятно, почему старший конюх (дед за глаза называл его конюшим, на старый лад) встретил Сашку ворчанием — в эти дни у него было много работы. Надо было подготовить лошадей и телеги к долгому путешествию. В помощь ему придали четверых мужиков и двух парней Сашиных лет. «Больше не возьму, у остальных руки кривые и под хер заточены»,— отмахивался Федор от другой помощи. И все равно было видно, что трудятся они с зари и уже запарились.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация