Красновы шли первыми, за ними отец вел под руку дядю Гошу, ровно на голову выше него. Двухметрового верзилу с разумом пятилетнего дитяти.
—Идиот, кретин, дебил! Ты чего хотел оттуда достать? Поиграть решил? Да я тебя в бараний рог сверну. Из дома не выйдешь!— внешне отец выглядел очень злым, но Саша видел, что тот рад и чувствует огромное облегчение, что все обошлось.
Они вдвоем уселись на бетонный блок. Огромный, сам похожий на медведя, Гоша безропотно позволил брату прижечь спиртом раны на локтях, на коленях, ссадины на лице. Лицо и руки его были черными, как у негра. Одежда была равномерно покрыта угольной пылью, будто он долго полз или катился под уклон. Глаза выглядели так, будто их подвели черной тушью.
И тут его рот открылся, как трещина на глыбе угля, и дядя Гоша заговорил. Голос его звучал необычно, доносясь как из бочки. Голос человека, для которого язык во рту был посторонним предметом, а сама речь — занятием чужим и непривычным. За минуту он произнес больше слов, чем обычно можно было от него услышать за день.
Но, как и всегда во время затмений, грамматика в его речи страдала.
—Не играл. Не играл. Зеленый ходил. Гоша бежал. Прятаться. Гоше кушать. Андрей пирожки? Саша пирожки?
Пи-лож-ки.
Мороз пробрал парня по коже, когда гигант повернулся в его сторону. Не сразу он понял, что тот смотрит не на него, а на его рюкзак.
—Нету у меня никаких пирожков!— замотал он головой.
Но дядя о нем уже забыл. Он сидел, мерно раскачивался и бубнил себе под нос:
—Гоша часто ходит. Голова болит. Голова думает. Гоше плохо. Не хочет уходить. Не уходить. Тут дом. Дорога — плохо. Другие — плохо.
Длу-гие пло-хо.
—Я все понимаю, брат. Я тоже не хочу уходить,— правитель Прокопы Андрей Данилов попытался успокоить брата и приобнял его, не боясь испачкаться еще сильнее.— Но выбора нет. Там будет больше еды. Теплее будет. Плохих людей не будет.
—Будут,— Гоша продолжал раскачиваться. Младшему показалось, что глаза у того блестят от слез.— Плохие будут. Зеленые будут. Никита сказал. Никита знает, — и начал всхлипывать.— Внизу всё знают.
—…твою ж мать,— выругался вождь.— Ты мне это… хватит ужастиков. Ёкарный бабай, надо было отвар взять. Валерьяны. На, выпей это,— он протянул свою флягу брату, и тот присосался к ней, размазывая черную грязь по лицу и подбородку при каждом глотке.
Всхлипывания прекратились. Раскачивание тоже. Гоша даже позволил вытереть себе лицо смоченной тряпкой. И съел краюху хлеба, роняя себе под ноги крошки. Но то и дело, полушепотом он продолжал говорить:
—Нет, нет, нет, нет. Все нет. Всё нет…
—Там внизу целое кладбище,— услышал Младший голос старого Никитича.— Когда после войны первые люди вернулись в эти места, мы случайно наткнулись на это место. Тут собаки бродили стаями. В лесах волки псов гоняли и рвали, поэтому стаи держались ближе к тому, что осталось от людей. Даже к руинам. Волки не любят запах всего, что связано с людьми. На это у них мозгов хватило. А я охотился на Шариков. Семью надо было кормить. И вот в этом самом месте увидел у одного в зубах кисть. И совсем не малярную… Собакевича здорового я завалил, кровь ему спустил… Ну и решил сходить посмотреть, что там внизу. Тела уже тогда превращались в мумиё. Только без бинтов и саркофагов. Видали их?
Отец кивнул:
—Этого не забыть.
—Ага. Нам всем многого не забыть. Были бы пилюли для амнезии, я бы принимал… Примерно в сорока метрах ниже поверхности. Прямо на почве наклонной выработки… на деревянных тротуарах. И это не шахтеры. На них обрывки одежды. Но это не спецовки, а обычная летняя одежда людей. Частично обгорела, но узнать можно. Водители машин на дороге. Пассажиры трамваев и автобусов. Успели вылезти и добежать сюда. Кто их вел, кто им показал? Они думали, что у них тут есть шансы… ага. Огненный смерч догнал. Не сгорели, а задохнулись… Надо было отдать им дань памяти. Хоронить их было не нужно, они и так ниже уровня земли, как в Мавзолее. Поэтому я просто заколотил это место… а надо было замуровать или завалить взрывом тола.
—Я на минутку,— Сашка понял, что все это время ему очень хотелось в туалет по-маленькому, но события последнего часа заставляли об этом напрочь забыть.
—Иди. Только не отходи далеко. Мы сворачиваемся,— сказал отец.— Вон какие тучи ходят. И как мы завтра поедем, если лить будет?
Уже удаляясь, Младший оглянулся и увидел слезы на черном измазанном угольной пылью лице великовозрастного ребенка. Тот прожил здесь всю жизнь и других мест не представлял. А теперь мир для него рушился.
—Братишка, братишка,— отец погладил здоровяка по косматой башке. Будто был его отцом, а не братом.— Я бы тоже все отдал, лишь бы не уходить. Но нельзя! Хана нам, если не уйдем.
За углом, где фонари поисковой группы были уже не видны, парень остановился. И забыл, для чего пришел, потому что взгляд его притянул к себе отпечаток правильной формы в мягкой глине. След подошвы. Не Гошиной, не своей, не отцовской. Гладкой, без рисунка. И тут же он обругал себя: «Чепуха. Обычный след. Наверно, от самодельного сапога, подбитого гвоздиками. Без рисунка. У половины деревни такие. Да и сейчас натоптали — будь здоров».
Уже было и не раз, и не два, когда младший Данилов видел во время прогулок предметы, которые казались ему сигналами опасности, близости чужих людей. Один раз это был найденный окурок. Показав находку отцу, он услышал только, что у него, как у деда, богатое воображение, а такие самокрутки курят все кому не лень и эта лежит уже полгода. Другой раз это была старая гильза. На словах отец всегда принимал это к сведению и благодарил за бдительность, но в глазах его были смешинки. Выставлять себя на посмешище еще раз Сашке не хотелось.
Через полчаса они были уже дома. Дождь их намочить не успел.
Глава 5. Отправление
Когда они вернулись, дед стоял в палисаднике перед домом, одетый в плащ с капюшоном, рядом с облетевшей сиренью. Ее они посадили вместе с бабушкой Алисой, когда только переехали в Прокопу. Теперь это было большое раскидистое дерево, дававшее тень в летний зной, а его отводки приходилось постоянно выпалывать, чтоб они не захватывали новые площади сада и огорода.
—Мне жаль, что мы бросаем его.
—Папа, это дерево, а не котик,— Андрей Данилов попытался его успокоить, но голос прозвучал насмешливо.— Это ж не пальма какая-нибудь. Оно нормально обойдется без нас. Ты же сам сказал, ледник будет здесь через тысячу лет. Это дерево проживет жизнь и спокойно засохнет от старости. Какого черта? Мы бросаем много действительно ценных вещей. А это даже не яблоня. С нее плодов не дождешься, хоть сто лет жди.
Яблони они действительно вынуждены были оставить, хотя самые молодые деревца выкопали с корнем и вместе с комом земли уложили в ящики. Но в основном на новом месте поселенцы собирались пользоваться методом прививки, взяв с собой отводки от самых лучших растений. У них был редкий морозоустойчивый сорт, очень хорошо плодоносящий — говорят, из семян, найденных в Ямантау. А на новом месте найдутся дикие яблони, чтоб было куда прививать.
