Сашка думал, что они направляются к поселению — хорошо иметь хоть такую крышу над головой, но Пустырник решил иначе. Дачный поселок обогнули и углубились в совсем глухой пустырь, где вязко хлюпала под ногами вода, а трава походила на болотную растительность. Здесь стояла коробка из шлакоблоков, крытая шифером. Здание могло быть покинуто еще до войны, потому что даже дороги к нему не было. Только забежав внутрь и выбрав место подальше от окон, они остановились.
—Ну. вот и все. Сюда не сунутся,— произнес Пустырник.— Собак у них нет.
Он выставил двух часовых. Остальные расселись — кто на мешках, кто на штабелях кирпичей. После краткого рассчета их оказалось сорок девять человек. Из них почти сорок — мужчины, включая трех подростков, таких же, как Сашка. Вроде бы все они были из Прокопы.
—Как? Как это вышло?!— посыпались со всех сторон вопросы на бедного Пустырника.— Почему они нас порвали как грелку? Где вождь? Где киселевцы?
—Мужики, спокойнее,— поднял он руку.— Сейчас обскажу все по порядку. С ними был помощник Бергштейна, в форме и с бумагой. Из Заринска. Обещали сохранить жизнь и свободу. Мы, в общем, знали, что кинут. Поэтому и не рассчитывали. Сказали нам бросить оружие. Мы бросили. Старое и ненужное. Они пошли на нас и сразу начали стрелять. Ясное дело, чтоб положить в упор. Ну, мы их и «приняли», потому что бросили мы фуфло, а автоматы у нас припрятаны были. И даже в контратаку пошли. Но недолго музыка играла. Ударили паразиты еще с двух сторон. Потом начали из крупнокалиберных шмалять. Но не по нам — а по повозкам и вокруг них. А потом и залп из минометов дали. Тоже рядом с возами, где мы безоружных укрыли. Тут-то и пришлось нам… возобновить переговоры,— объяснил Пустырник.— А с киселевцами вышло еще хуже. Их всех или поубивали, или повязали.
—Заринцы в этом участвовали?— задал кто-то вопрос, который давно вертелся на языке и у Младшего. Сам он молчал, не решаясь перебивать, когда говорили взрослые.
—Не было заринцев. Только этот прыщ, один. А эти чужаки… Я не знаю, из какой вагины они на свет выпрыгнули. Это не люди. Из минометов по женщинам и детям… мы потому и лапки подняли… И тут они начали наших вязать. Все в камуфляже как на подбор, сытые и выученные, будто армия, мля. Сказать, почему они не прикончили всех на месте за своих убитых? Те, кого мы положили, были для них навроде пушечного мяса. Не из их самих. Мы в основном поубивали таких же коней в пальто, как те, которых на шоссе успокоили. А те зеленые подошли, когда мы уже с поднятыми руками стояли.
«Зеленый ходил»,— вспомнил Сашка.
Не поверили блаженному и как за это поплатились!
—Всех пленных они сейчас гонят по дороге пешком на север, к Новокузне, колонной. Что с ними сделают? Думаю, ничего хорошего. Возы идут рядом, с добычей… А Андрей погиб как герой, в первые минуты боя. Вечная ему память. Я буду не я, если не убью за него сотню мразей.
Последнюю фразу Сашка уже не мог воспринять. И все остальное слышал будто через вату. Молоточки в ушах заколотили с бешеной силой. Он сел, обхватив голову руками — не картинный жест, а потребность организма, который оказался слабее, чем он думал, и теперь насмехался над ним, послав слабость ногам.
«Это не со мной. Это вымысел. Еще одна из сказок. Ведь так похоже…»
—А ты где был, когда их убивали?— подозрительно спросил Пустырника старый Федор Мельниченко.— Тебя даже не ранили.
—Верно, верно!— начали кричать другие мужики, у некоторых, как у Гоши, были повязки, пропитанные кровью. Ранен был едва ли не каждый третий, пусть не огнестрелом, а легко. В основном ободрали руки и ноги об острые камни.— Ни царапины на нем! Ты где был в этот момент?
Пустырника уважали, но недолюбливали. Бывает и такое.
—Я до последнего отстреливался,— ответил тот.— Потом, когда все стало ясно, затихарился и уполз. А сыновья мои ехали последними, вот и сумели уйти. Мы решили, что лучше быть на свободе, чем в загоне. Больше пользы принесем.
—Темнишь ты,— не унимался Федор.— А чем докажешь, что было так, а не иначе?
—Да ничем не буду доказывать. Хотите — разойдемся. Пусть каждый валит, куда хочет.
—А ты, ты чего предлагаешь?— спросил Пустырника Артур Краснов, который стоял, опершись на винтовку. У него было что-то с ногой.
Увидев братьев, Сашка приободрился было. Но нет, Киры нигде видно не было. Женщин вообще раз-два и обчелся. Неужели она была одна в момент атаки, а ее братья находились в передовом или фланговых дозорах?
Толку-то с этих дозоров… Отделали, как малых детей.
«У наших были пулеметы, сведи-ка с пулеметом счеты»,— вспомнилась ему цитата, которую дед включил в свою книгу, в раздел про колониальные войны. Принадлежала фраза какому-то Беллоку и касалась разгромной победы англичан не то над бедуинами, не то над бабуинами. Тех просто смели волной пулеметного огня вместе с их верблюдами.
«Правильно. Думай». Думать о чем угодно, лишь бы отвлекаться. Лишь бы не зацикливаться.
Как он и предсказывал, преследователи отстали от них. Во всех смыслах — и не смогли догнать, и отвязались.
—К утру оставим здесь женщин под присмотром раненых… или наоборот, раненых под присмотром женщин,— услышал он откуда-то издалека голос Пустырника.— А сами пойдем за колонной. Будем следовать за ними и ждать шанса.
—А наших зверям бросим?— подал голос Волков. Он тоже вышел живым из этой адской мышеловки.
Он имел в виду мертвых.
—И тебя, и меня бросим, если надо будет. Пойти на трассу сейчас — это самим в жмуры записаться. Место открытое. Они мало того что мины и растяжки явно поставили, так могли еще и оставить человек двадцать в засаде. Нам надо в первую голову думать о живых, которые в плену, во вторую — как ублюдков из живых вычеркнуть. О мертвых — потом.
Взрослые… точнее старшие (а сам он кто, если не взрослый?)— судили и рядили еще минут двадцать. Но в итоге сошлись на предложении Пустырника. Выходило, что их окажется почти тридцать человек — сильных, вооруженных, а главное, озлобленных. Трудно сказать, кто сильнее — те, кому нечего больше было терять, или те, чьи семьи попали в руки врага. О мертвых, оставшихся на месте расправы, позаботятся те из раненых, у которых руки-ноги целы. Но только через несколько дней, когда шухер уляжется. Тогда же — но не раньше — можно будет сходить поискать на шоссе остатки провизии. А пока придется довольствоваться тем, что успели унести с собой.
Сашка не перебивал их, молча сидел, подперев голову руками, и чертил на земле палочкой одному ему понятные знаки. Потом взял дневник, вечную ручку и на пять минут погрузился в свои записи. Когда он закончил, на первом листе было немного текста и рисунок, выполненный быстрыми косыми штрихами. Портрет.
На лице парня, когда он подошел к Пустырнику, нельзя было прочесть ни гнева, ни страдания.
—Зачем вы мне врали?— спросил Младший тихо.— Что он живой… Я же не баба.
Пустырник поднял на него глаза. Видно было, что он устал — и непонятно, от чего больше. От обрушившихся проблем или от необходимости так много говорить с людьми.
