Книга Дети августа, страница 77. Автор книги Алексей Доронин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дети августа»

Cтраница 77

Насчет кофя — это была шутка и поворот речи. Но чай у старика имелся.

Сам старый узбек казался выкованным из железа. Несмотря на холод — в одной майке и в полотняных штанах. Да и сидел на голой земле, хотя даже его абреки расположились или на деревянных чурбачках, или на ящиках. Сидел без коврика, ловко поджав под себя ноги, как ёг. Коврик он подкладывал под себя, только когда совершал молитвы. А других в такие дни по утрам пинками приходилось выгонять из спальных мешков.

Когда Мустафа напросился к ним в сопровождение, Окурок подумал, что тот будет обузой и командирам с ним придется нянькаться. Но узбек неплохо руководил операцией в Ямантау… хотя она и окончилась пшиком.

И вот сейчас он успел смотаться назад домой, увез человек пятьдесят подраненных, вернулся из Калачевки с пополнением из ста мордовцев. Типа ротация. И привез новые распоряжения в запечатанном конверте. Они были такие, что даже рации их Генерал доверять побоялся.

В Сибири чуркобес тоже не только не мешался, но и взял на себя кучу обязанностей по гарнизонной службе. Например, следить за моральным духом. А это не лишнее, когда у тебя всего семьсот надежных человечков, а тебе приходится держать город, где живет много-много тысяч, не считая окрестностей. И где привыкли на чужаков смотреть косо, потому что полвека их не видели.

Его козлиную бородку можно было увидеть в разных уголках города. Старик сам проверял пулеметные точки, сам инструктировал патрули, сам ломал в подвале Замка пленных и разбирал писульки-доносы. Да, нашлись те, кто их строчил за милую душу. Хорошо, когда в городе люди грамотные. В деревнях если кто-то замышляет бунт, то приходится выслушивать соседей, которые обычно тупы как колоды. А тут принесли рукописную маляву — и забирай готовенького. Хорошо своих людей Бергштейн выдрессировал. Жаль, сам он был глуп и труслив. Но было бы иначе — разве бы удалось бы все так провернуть?


Пустые пространства этого края угнетали даже того, кто привык к малолюдности земель по берегам Волги.

«Почему тут живет так мало народу?» — первым делом спросил Окурок, когда впервые они прибыли к блок-посту на западной окраине Заринска (где уже был поднят флаг СЧП), оставив позади почти две тысячи километров шоссе. В пути они не встретили ни единой живой души.

Артур Бергштейн, одетый в цивильный пиджак и вышедший их встречать в сопровождении своей личной гвардии, рассказал с нотками хвастовства, что во время Зимы в Сибири были холода такие, что спирт замерзал.

Ну, насчет чистого спирта он, может, и преувеличивал. Ниже минус ста тут вряд ли было. Но в том, что выжили только те, кто имел надежное укрытие, он не соврал. Сами заринские раньше жили в каком-то другом городе, а в самом начале (старики говорили)— пересиживали Зиму в какой-то подземной катакомбе.

Сам градоначальник после их прибытия, увидев, что ни Виктор Иванов, ни Генерал не приехали, пытался гнуть пальцы. Мол, он здесь первый парень на районе. Но Мустафа сразу показал ему, кто здесь главный, отведя в сторону и что-то сказав. После этого Артурчик залез под плинтус и впредь изображал верную собаку, все рассказывая, все показывая и стараясь услужить «сахалинцам» даже там, где его не просили. Он без разговоров отдал свою каменную резиденцию, которую все звали Замок. Его малохольную охрану Окурок разоружил, а самого какое-то время таскали с собой в качестве заложника, пока не поняли, что заложник из него никакой, так как всем жителям на него плевать.

Заринск… Когда Окурок впервые увидел его, он обалдел. Нигде, никогда он не встречал такой красоты.

Здесь все было устроено, если верить маме, как до войны. Работала школа и больница. Выдавали по картонкам еду. Асфальтом были покрыты многие улицы. Электричество давала водяная электростанция, а не только вонючие генераторы. Даже канализация была, и не как в Ёбурге — труба в речку, а настоящая.

По вечерам зажигали фонари. И не так, как «зажигали» их в Калачевке на праздники — обмотав тканью, пропитанной горючей смесью, и поднеся огонь на шесте. По-настоящему зажигали — лампочками.

Те большие поселения, где Окурок побывал, в подметки не годились этой жемчужине.

Даже слепой видел, что Калачевка — грязный проходной двор, где половина новых жителей, собравшихся под знамена Орды, лучше умеет отчекрыживать головы, чем работать. А уж о том, что надо ноги мыть или зубы чистить, почти никто из них не догадывался.

Муравейник, где он провел детство золотое, который они «предали огню и мечу», то есть сожгли и частично вырезали — был вонючим гнойником, с рабами, проститутками, ворами, бандитами всех сортов. Там раньше на улице разделывали собак и тут же шили из выделанных шкур перчатки, жарили крыс и голубей, тут же валялись пьяные, и кому-нибудь чистили морду под одобрительный гогот.

Ёбург был почти такой же богатый, но куда менее порядочный. Верхушка там жила неплохо, но стали бы они пролов — их низший класс — лечить забесплатно, как здесь?.. Ага, щас. Вот поэтому после штурма сами пролы помогли придушить бывших хозяев. Примерно как Гогу в свое время.

Другие места, вроде Пышмы, которую они оставили целой, лишь слегка «наказав» (потому что смутьянов на расправу община им выдала сама)— и вовсе были деревни деревнями. И там не то что коров и лошадей, давно даже кота не видели. А увидели бы — сразу бы зажарили.

А здесь даже люди были совсем не такие. Чистые, воспитанные, даже одежа у всех новая. И бабы какие… Правда, Окурок своим строго-настрого сказал своим рук не распускать под страхом отрубания. Жителей Генерал велел не обижать: «А то всех карасей распугаете».

И это не говоря о том, что в городе плавили металл, делали кирпичи, бетон, асфальт, цемент, обрабатывали дерево… И если Окурок мог оценить только то, что стреляет, то прибывшие из Калачевки техники смотрели на эти агрегаты круглыми глазами.

И такое вот сокровище досталось им без единого выстрела. Воистину велик и мудр Уполномоченный, да продлятся его дни.

«Тьфу ты,— усмехнулся Дмитрий.— Еще немного, и я сам буду балакать, как Мустафа».


Дмитрий присел рядом с компанией вооруженных мужчин. Один из бородатых, с черной повязкой на лбу, протянул ему чашку дымящегося напитка с молочной пенкой. Чай для Мустафы заваривали не абы как, а по-тибетски, как сам он говорил: с солью, с маслом, с молоком. Получался скорее суп, чем чай, но он и бодрил, и был питательным будь здоров. Высушенный чайный лист старик хранил в жестяной коробке с иероглифами. «Это китайский улун. Урожай две тысячи восемнадцатого года,— говорил он.— Память о нашем южном походе».

Для Окурка Китай был страной чудес, ведь маркировку «маде ин цхина» имела почти любая мелкая вещь. Но он знал, что поход был не туда, а ближе. В Сочи. Там в порту в грузовом терминале люди Ильясовича и нашли несколько лет назад нетронутый контейнер. Хотя для Димона и это Сочи казалось чем-то очень далеким. Но про Сочи много где было написано, даже на майках и куртках.

Чай, как объяснил старик, мог храниться очень долго. Но менял свои свойства, становясь «старше». Теперь он имел отчетливый привкус земли. Но старику нравилось. Он говорил, это приводит мысли в порядок и напоминает о бренности сущего.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация