А здесь в Заринске принимали подачки, но с каменными лицами. И тут же уходили.
Видимо, понимали, что без лошадей будет гораздо труднее весной полевые работы проводить.
С дерьмовыми предчувствиями Окурок вернулся к своим на Молочный завод. Хотя называли это кирпичное здание с большими ржавыми баками во дворе так только по привычке. Молоком тут уже полвека и не пахло, а только плесенью и мышиным пометом.
В большой заводской столовой расположились человек тридцать. С ними были и новенькие, которые присоединились к отряду в деревнях Урала. Он всегда поражался разнообразию их кличек: Лоцман, Шибзик, Волдырь, Крокодил, Печенюга. Тут же рядом стоял на огне котелок. Несколько человек чистили и потрошили рыбу.
Когда он ввалился в общий зал, где отдыхали свободные от вахты и работы бойцы, Комар, который, похоже, был слегка под хмельком, как раз рассказывал очередную из своих баек.
Прошлые были про Плакальщицу из развалин — девку в белой простыне с длинными волосами, которая выпивала души людей, как сырое яичко, оставляя лишь пустую оболочку-скорлупу. И про Черного деда, который приходил в конце декабря в самые лютые морозы, сажал плохих детей в мешок и уносил к себе на ужин в свой далекий северный терем. Окурок слышал от мамы другой вариант истории. Что родители отдавали ему детей сами, потому что нечем было кормить.
Но самая страшная была история про Бабу с бородой. Вот ее он как раз и рассказывал, усмехаясь в усы.
—Тьфу ты, блин нах,— плевался один из старослужащих.— Рожу бы тебе набить, сказочник.
—Ты бы лучше про нечисть рассказал,— произнес стоящий в дверях атаман.— А то это слишком страшно и противно. Баба… с бородой. Но с членом. Правильно они все сгорели, тьфу на них.
Приветствуя его, многие встали со своих мест. Комар помахал ему тощей пятерней.
—Значит так, пацаны,— начал Окурок.— Мне нужно двадцать пять человек. Дело не терпит, блин, отлагательств.
Когда они закончили погрузку чудо-машин и коробок с запчастями на фуры, был уже поздний вечер. Тут же с курьером-кавказцем Мустафа прислал новое распоряжение — срочно собирать вещи и готовиться к отбытию. До утра надо было покинуть город.
Выставив часовых, Окурок собрал в отдельной комнате, где раньше был кабинет директора, своих особо приближенных.
—И что мы будем делать дальше?— задал вопрос, который был у всех на устах, Комар, ставший при нем чем-то вроде «зама».— Свалим отсюда обратно в Калачевку?
—Есть у меня гипотенуза на этот счет,— ответил Окурок, он же атаман Саратовский (так он просил себя называть).— Думаю, пойдем на юг, к морю. И вообще, ты забыл первое правило Орды? Ну-ка повтори.
Комар почесал в затылке.
—Старший всегда прав,— произнес молодой голос. Все обернулись.
—Правильно, Мелкий,— похвалил пацана атаман.— Старший прав всегда, даже если он ошибается.
Он вспомнил, что говорил по этому поводу Мустафа. Что в древние времена, когда голые люди бродили по дикой земле, важно было всегда оставаться со своим племенем. Даже если оно шло не туда. Да хоть в жерло вулкана. Но одиночка погибал еще раньше. Сейчас были такие же времена.
Для них уже жарили собаку, практически щенка. Маленькая полутушка переворачивалась на вертеле над огнем. Корочка уже начинала зарумяниваться.
—Уроды из «Цербера» у местных забрали,— рассказал Мишка.— Нам, мол, для талисмана, на цепь посадим. Наигрались и искалечили. На моих глазах помер. Жалко… Лопоухий такой, белолапый. Дал одному юнге в ухо и тушку забрал. Пойду, мол, похороню.
—Правильно сделал, что не закопал,— похвалил парня Окурок.— Хорошее мясо не должно пропадать. Только с собакена жир надо срезать. Он горчит, зараза. Потому что питаются всякой дрянью.
—Да какой у нее жир. Вон какая худая.
—Один хрен срезай. Не хочу жирного. Сейчас вроде пост начался.
Окурок знал, что раньше собак не ели. Во всяком случае, в тех местах, которые мама звала Россией. Маму всегда передергивало, когда он при ней готовил собачатину, поэтому он стал для этого уходить в сарай.
Теперь живности стало мало, выбор небольшой. Конечно, все предпочитали зайцев, но иногда проще было подстрелить или поймать капканом Шарика. Ели собак почти во всех деревнях, где они проезжали. И искренне удивились бы, если бы им сказали, что в этом есть что-то плохое. Специально их разводили на мясо редко, но когда животное становилось старым и больным — почти всегда забивали и съедали, не дожидаясь смерти от болезней. Ели и кошек, но мало в каких деревнях они остались.
Тем, кто верил в Аллаха, есть собак было нельзя, как и хрюшек. Мустафа Ильясович называл нарушителей запрета погаными свиньями и язычниками. Он ругался матом и грозился карами со стороны Всевышнего. Но тайком, закрывшись в палатке, и его нукеры из «Казбека» собачатину ели — также как позволяли себе иногда хряпнуть стакан-другой.
Но в отличие от Иваныча, царствие ему небесное, Окурок был не из его паствы, а бог Христ вроде бы кушать песиков не запрещал.
А на «столе» из досок, поставленных на чурбачки, накрытом сверху праздничной скатертью, потертой, но заштопанной — как украшение лежал темно-зеленый арбуз. Большой. Килограмма на три. Даже у них на Волге они не вырастали теперь, а уж в этих суровых краях такое могли получить только в теплице.
—Сюрприза для нас!— похвастался Мишка-Малец.— Принесли из оранжыреи. Народу много, конечно, но если всем по дольке…— и уже потянулся за ножом.
—Не трогай,— лицо Окурка вдруг стало каменным.
Страшная догадка ударила ему в мозг, как здоровый кулачище.
—С каких это «не трогай», командир?— переспросил Комар.— Я таких никогда не ел.
—И не поешь. Не трогайте этот фрукт. Вдруг отрава? Шприцом его накачать несложно.
Все остолбенели. Видимо, уже расслабились и отвыкли ждать опасности отовсюду. Отвыкли от войны.
—Пацаны, шухер. Всем — встать!— произнес атаман Саратовский громко.— Жопой чую, что-то будет. Жратва отменяется. Десять минут на сборы. Оружие держите при себе!
—Ну раз жопой, то верим, атаман,— усмехнулся старший Никифоров, но, поймав его рассерженный взгляд, заткнулся. Ничего плохого этот мужик не имел виду, кроме того, что чутье и интуиция у Окурка всегда были редкими.
Полусырого щенка сняли с вертела и завернули в пленку. Кто-то впопыхах опрокинул ногой котел, и вода вылилась на пол рекой. Кто-то быстро набивал карманы разгрузки сухарями и клал сушеную рыбу в рюкзак. Кто-то успел схватить и проглотить свою порцию, оставив на столе только кости.
Через открытое окно до них долетел звук, похожий то ли на щелчок кнута, то ли на выстрел.
—Ну че расселись? До второго пришествия будете сидеть?
И вскоре, подгоняемые криками атамана, побежали к своим отделениям сержанты и старшины.
