У человека икон вон сколько. Не может он быть подлецом.
Рядом со столом стоял шкафчик с открытыми полками (Этажерка? Стеллаж? Как такую штуку правильно назвать?). Он был битком набит игрушками. Большинство игрушек – самодельные: деревянные, тряпичные, глиняные… Были и две старинные куклы, одна в виде голого лысого младенца, другая – фигуристая, с пышными кудрями, в красивом платье. Проследив взгляд Саши, хозяин пояснил:
–Внуки с нами живут. Сейчас их дома нет, в гости пошли к другой бабушке, а то мы бы так спокойно не сидели. Ох, и сорванцы! Я таких детей не видел, мои потише росли.
–СДВГ,– машинально сказал Саша, выкопав аббревиатуру откуда-то из глубин памяти. Запомнилась из прочитанного журнала.
Иван Иванович вопросительно поднял брови.
–СДВГ,– повторил Саша,– диагноз раньше такой был, для беспокойных детей.
–Гляди-ка, а я на букву «С» только СЧП знаю. Слыхал про такой… диагноз?– взгляд торговца показался ему… заговорщическим. Лучше слова не подобрать.
–Слыхал,– стараясь казаться равнодушным, ответил Саша.– Что, и у вас они есть?
–Они теперь везде, парень,– неожиданно зло ответил Ермолаев.– Вижу, ты их тоже… любишь?
–Люблю, до смерти,– буркнул Саша. Да уж, шпион из него… так себе. Как пуля из… Надо лучше следить за лицом.– И что они тут натворили?
–Да приехали в прошлом году летом, сказали, что будет у нас бетонное шоссе, каменный вокзал и паровозы станут ездить. Ту-ту! Чух-чух-чух!– Ермолаев изобразил, как едет поезд.– Ха! А ещё объявили «налог на занятых». Не знаю, что за штука, но примерно десятина. С урожаю. Тут у нас поменьше стало радости. Особенно у тех, с кого есть что брать. Но ничё, затянули пояса. Подумали ещё раз и решили, что всё клёво. Будем ждать паровозы. И самолёты. Осенью ордынские сборщики приехали, тюки с продуктами забрали и укатили.
–Понятно. Вы решили терпеть. Я думал, ваши люди томятся под гнётом…– не выдержал Сашка. Будто какой-то бес жил в нём и никак не хотел сидеть тихо, поджав хвост.
Фермер посмотрел на него и рассмеялся.
–Томиться, Саша, может только в печке каша. А люди ко всему привыкают. Даже в самом плохом начинают искать плюсы. Плюсы, они же и на кладбище есть. Много «плюсов». И люди убеждают себя. Убеждают близких и соседей. И постепенно все, кто бухтел… замолкают. Кроме разве что совсем бедовых. Тогда тем уже сообща обламывают рога. Или они сами из жизни выпиливаются. Нет, не пилой. Иногда верёвкой, а чаще спиваются или убредают в леса и горы, где их кушают волки да бурые мишки. А может, даже этими… убырами становятся. Потому что тяжело человеку против… коллектива.
Значит, и здесь про убыров слышали.
–Тут у нас хоть и давно торговое место, но сильно богатых-то нет. Община всем заправляла. Кто-то жил лучше, кто-то чуть хуже и батрачил иногда, но мельница общая, покосы, речка тоже. Даже генератором пользуемся по очереди. Нет, не дизельный он, а пиролизный, на дровах. Только земля считается того, кто её обрабатывает, но земли полно, в сто раз больше, чем нужно. Вроде, всё было честно. Но портиться начало ещё до их приезда. А я бузутёром был. Позицию имел. Вот и тут возмутился. За что? Зачем, мол, платить? Если защищать нас вроде не от кого. За паровозы через сто лет? Но староста новый, Берёзкин Коля, Николай Николаич, которого год назад выбрали – самые алкаши выбрали, потому что его дружок агрегат починил, и спирта стало – хоть залейся,– сказал: надо дружить с крутыми пришельцами. Когда эти приехали, его «лекторат» чумовой вообще плясал и записываться в СЧП готовился. Думали, что поживиться можно будет, чужие земли поразорять, добычу привезти. Но оказалось, что поживы – как с козла молока. Рекрутов не взяли у нас, мол, не нужны пока, хилые, мест нет в колонне. А вот десятину платить заставили. Понятно, что с тех, кто более работящий, взять можно больше.
Данилов слушал внимательно, подперев голову руками. И старался, чтобы лицо его ничего не выражало. Но Ермолаев начал объяснять, выбрав манеру разговора как с ребёнком, а это Сашу немного бесило.
–Ну, я и попытался народ подбить, чтоб не платить. Неправ был. Жизнь – сложная штука, Санёк. У каждого свои мотивы. Настоящие злыдни – только в книжках. Я читать-то плохо умею, мне батя пересказывал. Русские народные сказки, и даже толканутые. Ну, которые Толкин насочинял. Вот там сразу ясно, кто бобро, а кто зло. А в этой жизни все мы – бедолаги, за свой кус хлеба под солнцем боремся. Ну, а когда солнца нетути… ещё страшнее. У нас до сих пор рассказывают детям, что было Зимой. Той самой. У вас тоже старики бают об этом?
–Бывает. Слышал. Что в некоторых местах людей ели и только этим выжили.
–Это не байки, парень, а самая что ни на есть быль.
И вот тут Александр не сдержался.
–Мы тоже это помним. Но тем обиднее. Мы выжили. Остались людьми. И для чего?
«Чтобы страдать от уродов, которые хуже психов-людоедов? Которые забирают то, что сами не вырастили, и взамен обещаниями кормят?» – конец фразы он удержал в себе. Но и того, что было сказано, хватило.
–Сопляк. Это ты, как вижу, болтаешься по миру. Как говно в проруби,– сказал хозяин дома без злости, просто констатируя.– А у нас у всех дети, хозяйство. Нам проблем не надо. Надо, чтобы зло было наказано, ага? Типа того?
–Я считаю просто: есть плохие люди и хорошие,– произнёс Младший.– И плохим людям надо дать понять, что они были неправы. Иначе как помочь им исправиться?
Ермолаев посмотрел на него с тоскливым выражением.
–Издеваешься? Чувствую, ты и сам пострадал. И тебя тоже изломали. Душу твою…
–Намекаете, что я психикой повредился? Да люди, которых я встречаю, почти все ненормальнее меня.
Усилием воли Сашка успокоил себя, чтоб лишнего не сказать.
–Короче, сиди тихо, никому больше такого не говори,– заключил Ермолаев.– Иначе… нет, никому не сдам, ты не подумай. Просто выкину отсюда к чертям, за мост. И не смотри, что я на вид тюфяк… А соседи мои – не плохие люди. И староста Коля Берёзкин не мудак, только запутался.
–Они все трусы и подонки, если своими именами называть. Можно было драться. Скооперироваться с соседями…
–Значит, мы все – трусы и подонки. Но такие выживают чаще. А ты не мели чушь, а послушай.
Немного помешкав, Иван Иванович рассказал, как обидели его в прошлом году свои же односельчане из-за этих пришлых.
–Нет, ордынцы, конечно, нормальные мужики, порядок вон наводят… Но помощники их добровольные… Это просто чума. В сентябре я на сходе ляпнул, что не надо платить налог, который они назначили. Мол, нас много, все с оружием, зачем нам ещё какие-то защитники? Если что, сами себя защитим. И сосед меня поддержал, ещё и матом про них, «сахалинцев» в смысле, выразился. А все так перебздели, особенно после того, что в Клюквенном случилось… Соседу-то сразу бока намяли, чтобы, значит, впредь подбирал выражения. А ко мне назавтра староста пришёл со своей свитой, забрали свинью и кроликов. Это в счёт налога, объяснил, и штраф ещё, мол, тебе, за подстрекательство. Так мало им показалось, ночью кто-то забор дерьмом измазал и на воротах слова разные нацарапали. Вроде тех, за которые соседу морду начистили. Испортили ворота. Скоблить долго пришлось.
