Над кухонным столом горела лампочка, а в остальном в доме царила темнота, а Конрауд курил сигариллу и снова и снова возвращался мыслями к разговору с Хьяльталином в тюрьме.
–Это из-за него?– спросил тогда Хьяльталин и захотел дальше говорить об отце Конрауда.
–Что?– переспросил Конрауд.– Что – из-за него?
–Это из-за него ты пошел в полицию?
–Ума не приложу, к чему ты клонишь – как, впрочем, и всегда.
–Точно?
–Да, точно,– ответил Конрауд.– Я сюда не для того пришел, чтоб разговаривать с тобой о моем отце. Тебя он не касается. Вот ничуть. И никогда не касался.
–Значит, ты не пытаешься как-то улучшить впечатление от его поведения?
Конрауд не стал отвечать ему.
–Разве дело не в этом, Конрауд? Ты пытаешься быть лучше, чем он? Разве ты не из-за этого пошел в полицию? Разве не из-за этого ты сейчас – просто лёгга-неудачник?!
–Да иди ты…!
–Наверно, ты на него чем-то похож, ведь он – часть тебя. А в чем именно? Чем вы похожи? Ты унаследовал что-то от той мерзостности? Которая была у твоего папаши?
Конрауд прихлебывал вино – и тут зазвонил телефон. Звонили из дома престарелых, в котором жил старик Стейнар. Его увезли в больницу с сердечным приступом, и он требовал, чтоб ему дали поговорить с Конраудом.
19
Стейнара нашли лежащим в коридоре дома престарелых и срочно доставили в Центральную больницу. Он почувствовал сильную боль в груди, собрался позвать на помощь, но упал. Его обнаружил сотрудник, сообщил о случившемся, и сейчас Стейнар был в реанимации. Он просил лишь об одном: овстрече с Конраудом,– но самому Конрауду сказали, что ему будет разрешено находиться у пациента лишь недолго. Было неясно, переживет ли старик эту ночь.
Когда Стейнар открыл глаза, Конрауд уже некоторое время стоял над ним. Старик узнал его не сразу. Его лицо озарилось слабой полуулыбкой, а потом глаза снова закрылись.
–Не хочу уносить это с собой в могилу,– еле слышно проговорил Стейнар.
–Что?
–Этого Хьяльталина, к счастью, так и не осудили, а сейчас он, болезный, и вовсе помер, так что… А тут еще этот труп на леднике нашли… Я об этом думал с тех самых пор, как увидел репортаж по телевизору.
–О чем думал? О чем вы говорите?
Стейнар открыл глаза и посмотрел на Конрауда.
–С этим Лео раньше были шутки плохи. Когда ему в былые времена надо было кого-то за решетку законопатить… садист проклятый! Ему руки распустить было раз плюнуть. Однажды он меня так пнул – я потом несколько дней ходить почти не мог. В унитаз меня головой окунал. Хотя, наверно, вы про все это и так знаете. Наверное, вы и сами были не лучше.
–Я не как Лео.
–Мне наср… наплевать,– прошептал Стейнар.– Он мне больше ничего не сделает. Это он все там придумал.
–Что?
–Он угрожал мне упечь меня за это убийство. Говорил, что у меня, мол, алиби нет. А я так разнервничался, так испугался, потому что у меня было такое…
Стейнар снова прикрыл глаза. Он обессилел, и Конрауд понял, что больше не сможет находиться с ним.
–…прошлое, и он знал, что может устроить мне кучу проблем. Он был уверен, что этот Хьяльталин виновен, надо это только довести до ума. Он так прямо и сказал: «Довести до ума».
–И что?
–Я видел, как они скандалили. Хьяльталин и Сигюрвин. Это не вранье, Хьяльталин тогда, на стоянке, вел себя весьма резко, как будто хотел ему навалять.
–И?..
–Но я толком не расслышал, что они говорили.
Конрауд во все глаза уставился на старика.
–Что вы хотите сказать?
–Я не слышал, чтобы Хьяльталин крикнул, будто собирается убить Сигюрвина.
–Что вы говорите!
–Я не слышал, чтоб он крикнул: «Убью тебя, гад!» Не слышал, и все. Я вообще там толком не расслышал. Это Лео мне навязал. Будто Хьяльталин так сказал. То есть, может, он это и говорил, но, может быть, и что-нибудь другое.
–Вы всерьез так считаете?– спросил Конрауд.– Сейчас?!
–Я не хотел уносить это с собой в могилу.
–Стейнар?..
–Это правда,– заверил Стейнар.– Истинная правда.
–Думаете, этому поверят? Может, вы просто наговариваете? Мстите ему?
Стейнар что-то ответил, но Конрауд не расслышал. Он склонился над стариком.
–Сами решайте, чему верить,– прошептал Стейнар.– Я-то сам толком слов не разобрал. Это Лео на меня надавил. Он мне так угрожал! Хотел на меня это убийство повесить. И я не посмел иначе… Ведь Хьяльталин и это мог сказать. Я про это ничего не знаю. Он был очень грозный. И Сигюрвин тоже. Я не слышал, из-за чего они там поссорились. Но… это Лео. Это он все выдумал. Он внушил мне, что я могу загреметь за решетку и что такие слова запросто могли прозвучать. Что это было вероятно.
–Да, Стейнар, я не могу…
–Вот какая правда в этом деле!
–А из-за чего же они поссорились?
–Вот уж не знаю. Я только знаю, что Лео, сволочь эдакая, силком заставил меня считать вот так.
–Это же… Стейнар?
Стейнар закрыл глаза, а у его кровати вырос медработник и велел Конрауду уходить. Он в нерешительности стоял над стариком, который не шевелился. Потом он отчаялся ждать, поблагодарил медработника, достал телефон и стал звонить Марте.
20
На следующий день Конрауд сидел в Мартином кабинете – и тут она ворвалась в него как буря, волоча за собой Лео, и тщательно закрыла за ними дверь. Лео не удостоил Конрауда взглядом, а встал у входа, скрестив руки – словно завязав на груди тугой узел. Они с Мартой поссорились и оба еще кипели, когда она уселась за письменный стол и указала на Конрауда пальцем.
–Ничто из того, что здесь будет сказано, не выйдет за пределы этого кабинета, понятно?
–Он сознался в том, что врал?– полюбопытствовал Конрауд.
Был полдень, на улице шел град и стремительно темнело. Последние дни осени были мягкими и светлыми, а сейчас стало холодать, случались морозы, дни становились короче. По утрам Конрауду приходилось соскребать изморозь со стекол машины. Это время ему не нравилось. Ему хотелось, чтоб вокруг него все дни было тепло и светло.
Лео был плотного телосложения, ему было за шестьдесят, борода вокруг рта и на подбородке коротко острижена, лицо смазливое, глазки маленькие, каменно-серого цвета, стремящиеся ничего не пропустить. В полицейских кругах его привечали, ведь он славился тем, что принимал проблемы сотрудников близко к сердцу и занимался их общими делами. Они с Конраудом одно время много работали вместе – но это было так давно, что их дружба уже успела остыть.
–Я этот бред слушать не желаю!– сказал Лео, собираясь открыть дверь и тотчас выбежать вон с этого собрания. У него были проблемы с алкоголем, и он уходил на некоторое время в неоплачиваемый отпуск.
