Пришло лето. К середине июня наш отряд завоевал пальму первенства в негласном состязании убежища. На нас было больше всего убийств, разрушенных конвоев и аванпостов, сбитых летательных аппаратов. Было приятно видеть улыбки на суровых лицах жителей базы. За нас искренне радовались, и мы, на волне опьяняющего успеха и торжества, испытывали тепло в душе. Эти люди в грязных одеждах стали нашей семьей, старая электростанция нашим домом. В сердцах загоралась надежда, вера в лучшее и стремление это лучшее приближать. Работать стали с удвоенной силой. Мы даже начинали осторожно верить, что сможем победить…
Это было второе воспоминание, навсегда врезавшееся в мой мозг. Окончательно развеявшее все благородство, которое я приписывал нашим захватчикам… Ко второй половине июня было собрано достаточно разведданных, чтобы хоть как-то приоткрыть завесу над намереньями врага. В городе, как раз там, где торчала их башня, велась какая-то активность. Что именно происходило, мы не знали. Хоть что-то увидеть или рассмотреть было невозможно — слишком плотный слой охраны. Ближе чем на три километра к городу было не подойти. Но нам необходимо было попасть туда и выяснить всю правду, поэтому количество диверсионных операций возросло. С ними возросли и риски, но выбора у нас не было. Наши действия становились все более дерзкими, мы даже стали приближаться к городу при свете дня, мы все чаще взрывали корабли пришельцев, все чаще устраивали перестрелки с патрулями, разрушали все больше постов, упиваясь радостью мелких побед. Но это были лишь крохотные битвы, на огромном поле войны. Скрины очень доходчиво напомнили нам, что люди далеко не венец творения… Девятнадцатое июня, да именно этот день. Все жители базы собрались на завтрак. Гул голосов, лязг ложек и тарелок, общая симфония звуков столовой, и она создавала какую-то теплую домашнюю атмосферу. На тот момент мы одержали достаточно побед, чтобы начать верить в лучшее. Но когда пол под ногами затрясся, а с потолка посыпалась пыль, вера в лучшее улетучилась. Обмершие от страха, в первую секунду мы надеялись, что это был лишь толчок земной коры, но когда удар повторился, а за ним еще череда, надежду унесло как пыль ветром. Два самых больших робота пришельцев бомбили внешнюю часть базы, пока толпы десанта прорывались внутрь. Их было несколько десятков, против них полтораста мужчин и женщин, которых застали врасплох. Все бились с остервенением, но проиграли… Я хорошо помню тот день, то утро… то проклятое утро… С потолка падали глыбы — куски разрушенных бетонных плит, всюду летали спирали из оружия пришельцев и валились трупы наших друзей. Я видел, как они тонут в затхлой воде, как их намертво припечатывают к стенам инопланетные выстрелы, как тела разрывает на куски. К тому времени я видел смерть много раз. Еще больше приносил ее. Но… это было тяжело. Отупевший от ужаса и отчаяния, ничего не понимая, не способный пошевелиться из-за онемевших мышц, я просто стоял и смотрел как гибнут люди… Рыки врага, ревы отчаянного сопротивления, крики боли, возгласы смерти и все шумы войны объединились воедино тогда и били по ушам… Думаю именно тогда мы по-настоящему повзрослели, немного съехали с катушек, сломали свою юную психику… Тэкео погиб у Данте на глазах. За короткий срок он заменил юноше отца и лучшего друга в одном лице. И в мгновение ока погиб, пораженный светлой спиралью, разорвавшей его грудную клетку со спины. Я видел Данте, он был совсем рядом, пытался спасти своего учителя. Но его остановили обильные алые брызги. Глаза неестественно посерели, когда капли обжигающей крови тяжело падали на кожу. Лицо вспорола гримаса, описать которую я не смогу и не сумею забыть… Некоторые пытались спастись выбегая наружу, но погибали как крохотные букашки, под тяжелыми ногами огромных боевых машин. Убежище отбивалось во всю силу, но это была бойня. Почти каждую неделю кто-то погибал, за несколько месяцев мы схоронили почти пятьдесят человек, но то, что творилось тогда… Лея, единственная сумевшая справиться с эмоциями, умудрилась заставить всех нас бежать к коллекторам в глубине станции. Обливаясь слезами и почти ничего не соображающие, мы долго ползли по трубам, охраняемые едва держащимися Леей и Танком… Когда мы вынырнули в реке, проплыв через водоприемник, враг не мог нас заметить. Зато мы хорошо слышали грохоты взрывов и выстрелов и четко выделяющиеся на фоне светло-серых облаков столбы черного дыма… Там гибли наши друзья, там гиб… наш… дом…
Шестнадцать часов по реке, еще десять по дремучему лесу, пока Танк не успокоился. Он справедливо боялся хвоста, поэтому и не останавливался так долго. Когда он объявил привал, мы просто рухнули на землю и уснули свинцовым сном. А проснувшись, наши пришедшие в себя взбудораженные головы уже могли рассуждать здраво. Идти было некуда. Но идти было нужно. И мы шли. Еще два дня. Пока не наткнулись на большую пещеру. Это была старая шахта, которую закрыли лет тридцать назад. Лучшего мы не могли и желать. Приказав всем оставаться на месте, Танк взял в руки гранатомет и отправился на разведку.
—Что ж,— сказал он, вернувшись из тьмы,— кажется, мы нашли новый дом.
Верхние уровни были вполне пригодны для житья. После недлинного тоннеля на входе, шла огромная, тщательно высеченная в камне комната, от которой расползалось несколько коридоров. Никакой техники, ни подъемников, ни вагонеток тут не осталось, зато была старая проводка, поэтому Танк смог провести сюда электричество, подключив несколько генераторов. Мы натаскали припасов с разрушенной базы и тщательно сокрыли следы нашего здесь пребывания, используя все известные способы маскировки.
Вот так и прошли первые семь месяцев с того момента, как чертова башня свалилась на наш город. Что делать дальше мы не знали. Как выживать? Как бороться? Каждый день мы проживали как последний, воспоминания о гибели наших друзей наполняли нас пугающим хладнокровием и в отчаянные минуты мы переставали бояться даже самой смерти…
2.1
Ночь. Прелестное время. Время тайн и романтики, страха и смерти. Глубокая как океан и чистая как бриз, подхватывающий свежесть студеного горного ручья. Мелкий моросящий дождь, частый как стрелы средневекового войска. Тысячи капель барабанили по зеленым листочкам, создавая неповторимое шелестение. Всегда обожал этот звук. Он, вкупе с прохладой, рождал мурашки на моей коже. Они проносились по спине, покрывали шею и голову, и рассеивались у щек. Офигенное чувство! Жаль только я не мог сейчас полностью отдаться ему. Прищурив левый глаз, я пристально смотрел правым в оптический прицел своей винтовки. Вода стекала по волосам, заливала лицо, протекала за шиворот, но я ни смел сделать даже микродвижение. От этого сейчас зависела моя жизнь. Вот уже несколько часов я, приняв стандартную позу для стрельбы с колена, сидел на толстой ветви огромного дерева, на высоте третьего этажа. Все тело одеревенело, суставы ныли, мышцы просто горели огнем, но единственное что я мог — это дышать и моргать одним глазом, буквально сросшимся с оптикой. Все мое внимание было поглощено тем, что внизу — Фантомом. Вражеский солдат стоял среди деревьев, метрах в двадцати от моей позиции. Стоял неподвижно, как и я, опустив голову вниз, а вокруг его шеи была обмотана веревка, которая уходила куда-то вверх, в непроглядные кроны. Нет, Фантом не был моей целью. Он был приманкой.
Сквозь шелест дождя, я отчетливо услышал высокий визг. Его невозможно было с чем-то спутать. От него холодела кровь даже у тех, кто слышал его много раз. Сердце мое замерло, а пальцы, и без того одеревеневшие, словно сковала холодная рука смерти. Кусты за спиной Фантома зашелестели. Я перестал дышать. Мелькнул темный силуэт, бездыханное тело сорвалось с места, послышался треск, и огромное бревно понеслось навстречу охотнику и его жертве. Мощный удар и тварь, вместе с добычей отшвырнуло назад, на то самое место, где только что стоял Фантом. Два выстрела и лес огласил неистовый рев.
