И Милли ухмыльнулся.
—Да ты что! Что бы я напился до свинского состояния? Э-э-э, нет! Одного кувшина мало! И потом, я меры не знаю, что ли?— возмутился Дин.
—А что? Недавно уже такое было!— невинно отозвался его коллега.
—Не недавно, а почти месяц назад, это во-первых. А во-вторых, это был очень важный повод — рождение третьего сына у двоюродного брата моего дяди. Не каждый день бывает. Это повод о-го-го! Да и сейчас я не напился, а так, попробовал чуток.
—Ага, значит, только попробовал чуток… Ну тогда ставлю два медяка, что если заставить тебя хорошенько размяться, ну или сделать «дорожку» — то все тут же увидят, что ты выпил. И съел. На полу! Ха-ха-ха!
—Ага, счас, разогнался я тебе на потеху толпы тут выпендриваться! Давай лучше по-другому — я с закрытыми глазами, и только на внутреннем зрении пройду всю харчевню туда и обратно. Идет?
—Годится!
… Упражнение внутреннего зрения требовало большой концентрации. Позволяя видеть иным зрением. Можно видеть силуэты всех предметов и живых людей и вдобавок ауры. Это одно из необходимых умений для десятника храмовой стражи. Внутреннее зрение — достаточно сложное упражнение, и «сильно поддатый» страж просто не сможет его выполнить, одновременно двигаясь. Так что это довольно легкий способ выявить пьяного. Именно поэтому Милли заранее предвкушал забавное зрелище качающегося приятеля.
Дин решил не терять время и закрыл глаза, готовясь. Как только стал хоть что-то различать, тут же вскочил из-за стола, стремясь показать приятелю, что он не пьян. При этом задел кружку на столе, так что она чуть не слетела, удержавшись на краю каким-то чудом. Поправляя кружку услышал смешок Мили, и тут же отреагировал:
—Это еще не считается за проигрыш — подумаешь, неудачно встал.
А про себя отметил, что набрался он порядочно. Но выиграть спор — дело чести, так что еще посмотрим, кто станет богаче на два медяка! И потихоньку отправился к двери, по пути рассматривая все внутренним зрением. И увидел нечто непонятное. Сначала Дин даже не понял, что его так привлекло в том углу. Ну сидит кто-то с младенцем на коленях, и поит его чем-то, молоком, наверное. Но в ауре ребенка ясно видно кольцо дара, дара Никкасу! А в ауре взрослого ничего необычного — простой человек.
«— Откуда у человека ребенок с даром? Неужели украл у жрецов? А даже если и нет, то тогда откуда? А ведь он куда-то направляется, раз обедает в харчевне, а не дома. Значит, он куда-то везет ребенка?»
Дин открыл глаза и решительно направился в угол к незнакомцу с ребенком, одновременно делая знак Милли подойти. Когда приятель подошел, Дин бросил ему — глянь на ребенка — а сам обратился к незнакомцу:
—Храмовая стража. Кто ты и откуда этот ребенок у тебя?
В это же время Милли взглянул на ауру ребенка. И стал с другой стороны стола незнакомца, отсекая возможный путь отступления. Он продолжал смотреть внутренним зрением, контролируя незнакомца. Это была стандартная процедура стражей — когда один допрашивал, другой страж контролировал ауру допрашиваемого. Если тот осмеливался солгать, это было видно по ауре. Все жители Ирии знали это, и мало кто пытался солгать. Злить стражей никому не хотелось. Правда, мало кто умел действительно читать ауру, да и внутренним зрением не каждый владел, но кто же об этом расскажет простым людям?! Для них страж с закрытыми глазами — признак, что дело серьезно, и опасно для них, если солгут. Ложь стражу — одно из тягчайших преступлений, и каралось соответственно — ссылкой на рудники, в Железные горы, где у преступников начинались дни тяжелого, но бесплатного труда и большие проблемы со здоровьем. Правда, ненадолго… умирали там люди как мухи, может климат неудачный, или еще что-то, кто знает? А заключенных, осужденных на ссылку на рудник, всегда не хватало.
—Иссигнар я, господин страж…
Мужчина заволновался. И пока говорил, нервно мял рукав рубахи рукой. А второй продолжал крепко удерживать ребенка.
… — Малый
[1] ткач из Низина, это маленький городок, в…
—Я знаю где Низин,— остановил его Дин — откуда ребенок?
—Так я ж и говорю, я ехал из Низина с товарищами. Едем мы, значится, через лес, вот… И на опушке, ну, там где завсегда проезжие останавливаются на привал, покушать там, или колесо смазать, услыхали детский плач. Подъехали поближе, смотрим — там был бой. Лежат посеченные несколько человек, один прижимал к себе сверток с мальцом. Все мертвые. Ну, я и забрал — нечего там мальцу делать, среди трупов-то. Ну, вот и все.
Дин повернулся к Милли, и тот кивнул, что ремесленник говорил правду.
—А как выглядели люди, которые лежали на опушке?
—Да как, как наемники вроде. Морды в шрамах, доспехи старые, не раз битые. Да наемники то были, точно говорю, шо я, не видел што ли ни разу наемников? А вот тот, который прижимал к себе мальца, вроде из благородных. Одежка у него больно хорошая, хоть и порубленная, уж я знаю — хамидасский шелк — дорогая, я вам скажу, штука. Один только отрез пол золотого. А ежели шить из него… Да, так мы их схоронили — негоже мертвякам просто так валятся, плохо это, забрали мальца и поехали.
—Молодец, что не бросил его там — улыбнулся Дин — держи монету, выпьешь за здоровье мальца. А мы его заберем. Наш он — кто-то из предков был жрецом Никкасу.
—А, тада ладно, я уж думал, себе надо брать — не пропадать же мальчонке.
Стражи расплатились, и собирались уже уходить, когда Исигнар вдруг подошел к ним, протягивая что-то в руке:
—Вот, чуть не забыл. Это было на шее у мальца. Отдадите потом. Может, от родителей осталось…
* * *
—Вот так я попал в храм — закончил свой рассказ Мин.
—А что за вещь была на шее? Тебе ее отдали?
—Ага. Смотри — и он снял с шеи какую-то пластинку. Казалось, она состоит из двух металлов — белого и желтого, по краям были сделаны декоративные насечки. А посредине выгравировано растение. Красивая вещь.
—Как думаешь, из чего она?
—Ну, наверное, белая половинка — серебро, желтая — золото, так?
—Не-а, не угадал. Белая — это эллиниум — редкий эльфийский металл, по крайней мере, сейчас редкий. Ну а желтая — это вообще непонятно что. Наши алхимики и артефактники чего-то там химичили над ним добрый месяц, но нифига не смогли выяснить. Махнули рукой и вернули обратно. Таких разочарованных физиономий я давненько не видал. Они видно решили, что все могут узнать, ха! Видно, эльфийские амулеты им не по зубам!
—А с чего ты решил, что он эльфийский?
—Да это Ликар глянул когда-то на него, и говорит, мол, эльфийский это амулет. Только их уже никого не осталось, эльфов в смысле. Вымерли чего-то, и давненько — больше полтысячи лет назад. Ладно, давай топай спать, а то у тебя уже глаза закрываются.
