Дверь вочередной раз открылась, ивошел рыжий Лотрес. Ямашинально заметил время: семь-двенадцать вечера. Онкивнул охраннику ипроскользнул взал.
—Вот, теперь другое дело, заходи,— махнул мне Клеснер, когда инвиз спал.
Обведя глазами зал, янашел веснушчатого мальчишку ивыбрал столик поближе кнему. Охота началась!
Новый план япока невыработал. Заключая сСелтербейером договор, янадеялся именно наневидимость, хоть ипонимал, что это наивно. Нораз все сорвалось, придется пошевелить мозгами. Адля начала понаблюдать заЛотресом. Вдруг повезет, изамечу нечто особенное. Если онпостоянно выигрывает, тонеможет унего небыть какого-то секрета.
Своего подопечного яобнаружил застолом, накотором, кроме колоды карт, денег ипары кружек пива, ничего небыло. Нозато вокруг уже собралось несколько болельщиков-завсегдатаев. Япристроился через стол отнего, заказал ужин ипокосился наюношу. Ну, тоесть, конечно, настарика, новыглядел онлет насемнадцать. Похоже, онспециально так сильно омолодился вневедомом водопаде, чтобы смотреться неопытным идоверчивым. Лохом, короче.
Лотрес взял изколоды карту, добавил ксвоим изадумался. Посидел, посмотрел и, слегка вздрогнув, сделал ход. Яперевел взгляд наего соперника: тучный мужик лет сорока поимени Стефирий. Дыра нарукаве темной рубахи, грязная бандана наголове. Оннахмурился инеохотно бросил:
—Отвечаю.
Глядя напридвинутую имстопку монет, Лотрес едва заметно улыбнулся. Посмотрел насвои карты иненадолго застыл. Потом почти неуловимым движением дернул плечами, словно его что-то напугало, ипродолжил игру.
Эти маленькие странности привлекли мое внимание. Затовремя, что янаблюдал засвоей жертвой, Лотрес вздрогнул восемь раз, причем так слабо инеявно, что это можно было отследить, только имея «Ясный взор». Толионнервный, толи, обдумывая ход, столь глубоко уходит всебя, что отрешается отвсего окружающего. Аможет, заэтим что-то кроется.
Лотрес сидел втрактире почти дополуночи. Ивыиграл, помоим прикидкам, неменьше полусотни золотых. Моща, конечно.
Когда онпокинул «Темную личность», яотправился заним, уйдя попути винвиз. Онпрошел несколько кварталов исвернул наулицу, накоторой раньше мне бывать недоводилось. Здесь все было, как вдругих районах, ивсе-таки по-другому. Перед каждым домом занарядным штакетником цвел палисадник, даисами дома походили скорее нанебольшие дворцы. Разноцветные крыши, мраморные колонны, балконы сбогатой балюстрадой, элементы лепнины настенах.
Водно изтаких имений ивошел Лотрес. Постояв немного, янаправился домой. Теперь мне известно, где онживет. Ночто это дает?
Вцелом, успехом сегодня мои старания неувенчались, инастроение было откровенно поганое. Явсе чаще возвращался мыслями кразговору сАрсением имучительно думал, как найти Басю.
—Ниспать недают, ниесть! Сам-то, небось, насытился, амне страдай. Никакой заботы обартефакте, хоть ищи себе другого хозяина!
Еще чего, размечталась! Молча отколов булавку, яткнул еювпалец, иЗараза довольно заурчала.
Когда наследующее утро яспустился позавтракать, меня окликнул знакомый голос:
—Гермес!
Обернувшись, яувидел застолом худосочного парня вубогой мантии. Онсрадостным удивлением смотрел наменя, амне понадобилось время, чтобы узнать его. Гааз, хилер, любезно лечивший меня наферме.
—Привет.
Было заметно, что посетители смотрят напарня сбрезгливостью. Налице толстого торговца сговорящим именем Брюлик, сидевшего вуглу уокна, было написано откровенное отвращение. Его расшитый серебряной нитью кафтан смотрелся королевским нарядом посравнению сжалким одеянием Гааза.
Вид утого ивсамом деле был затрапезный. Потертая, местами грязная мантия, впалые щеки, голодный взгляд. Яподсел заего стол. Перед парнем стояла миска скакой-то размазней икружка.
—Пиво?— засмеялся я, кивнув нанее.— Нерановато?
Онвиновато пожал плечами.
—Вода. Еебесплатно дают.
Было очевидно, что Гааз бедствует. Хардкор ведь нетолько наменя распространяется.
Сделав знак Бурзену, япродиктовал заказ идобавил:
—Все вдвойном экземпляре.
Лекарь, уставившись наменя, покачал головой.
—Ненадо.
—Надо. Хоть поешь нормально. Давно здесь?
—Второй день.
Ястал расспрашивать отом, как онустроился. Поначалу Гааз был немногословен ислегка стеснялся, нокогда принесли заказ, расслабился. Заполминуты умяв сэндвич свареной курицей, запив его морсом, оноткинулся наспинку стула иблаженно закрыл глаза.
—Как хорошо… Спасибо тебе, кажется, сто лет сытно неел. Только вчера приехал сфермы, атам питание… Сам знаешь. Весь вечер рубил дрова поквесту, чтобы заработать наночлег. Вот, осталась десятка, решил позавтракать, ноцены… Эта каша восемь медяков стоила.
Выудив изинвентаря пару серебряных монет, яположил ихнастол итолкнул кнему.
—Держи.
—Нет, что ты. Инепроси, невозьму!
—Кончай, а? Мыдолжны помогать друг другу, тут водиночку невыживешь.
Онудивленно посмотрел наменя.
—Наферме тыиначе говорил. Ивообще сильно изменился.
—Приоделся?— засмеялся я.
—Нет, дело невэтом. Взгляд другой, человеческий. Тысмотришь надругих.
—Непонял. Араньше накого?
Его лицо стало серьезным инемного печальным.
—Араньше— всебя. Только всебя.
Немогу сказать, что яуловил все нюансы, нообщая суть сказанного была мне ясна.
Бурзен принес корзинку сфруктами, ияподвинул еекГаазу.
—Как там наферме?
—О-о…— засмеялся онинесмело взял грушу.— Можно? Когда тысбежал, Миклуха был вярости. Клялся, что достанет тебя здесь. Найдет изапрет нареспе.
—Боюсь, это будет для него затруднительно.
—Конечно, ты, небось, уже уровней десять поднял.
—Почти,— язадумчиво посмотрел нанадпись над его головой.— Еще там, наферме, хотел спросить— почему такое необычное имя?
Асам себя судивлением поймал намысли, что раньше сказал бы«дурацкое».
—Гааз?— онвнедоумении поднял брови.— Это жедоктор. Неужели неслышал?
—Не-а.
—О, это был врач отБога. Федор Петрович Гааз. Прославился необычайной добротой. Бесплатно принимал пациентов, ходил потюрьмам илечил заключенных. Его могила досих пор сохранилась, изнаешь, что наней написано? «Спешите делать добро».
—Прикольно,— хмыкнул я.
—Ага. Онем ходит множество легенд. Был, например, такой случай. Как-то холодной зимней ночью онспешил кбольному, ивдруг нанего напали два разбойника. Скидывай, говорят, шубу, или прирежем. Аонвответ— вижу, вылюди бедные, поэтому судовольствием отдал бывам ее, нотогда язамерзну досмерти, непопаду кпациенту, ионможет умереть. Тут один избандюганов его узнал, они бросились ему вноги, типа прости нас, недумали, что это ты, благодетель. Даеще ипроводили, чтобы никто его необидел подороге.
