— Я повторяю вам — это странно.
— Хорошо, странно. Что дальше?
— А может быть, собирая ее вещи, вы изъяли что-то,
компрометирующее вас?
— Я изъяла?
— Да, вы.
— Не порите ерунды. А почему не предположить, что чемодан
унес кто-то из ее дружков и проделал то, о чем вы говорите?
— Но это только ваше предположение.
— Да.
— Вы ведь не уверены, что он это сделал?
— Я не уверена, что он этого не сделал.
— Что из этого следует?
— А то, что Ева могла передать ключ своему парню и попросить
его забрать чемодан. Он же в свою очередь мог порыться в ящиках и изъять все,
что душе угодно.
— Как вы думаете, не пропало ли что-нибудь из тех ее вещей,
которые были в комоде?
— Если бы вы знали Еву, то поняли бы, что самый верный
способ разрушить раз и навсегда нашу верную дружбу — это заглянуть в ее ящик. Я
жила своей жизнью. Ева — своей. Мы делили с ней одну квартиру и поровну за нее
платили. Мы имели общих знакомых, но Ева вела свою игру, я — свою. Она не
слишком откровенничала со мной, и я подозреваю, что даже немного мне
завидовала. В уме ей не откажешь, и как заработать лишний доллар она знала. Она
стремилась достичь в жизни успеха, это прежде всего, а еще — обеспечить свою
мать… Теперь, с вашего разрешения, я намерена принять ванну, но раньше хотела
бы знать, как быть с квартплатой, которую надо платить первого числа.
— Я бы рекомендовал внести ее, — посоветовал Ормонд.
— И как же?
— Деньгами.
— А кто оплатит долю Евы?
— Возможно, ваш друг А.Б. Карр.
— Мне стыдно за вас, инспектор. Вы, находясь на службе,
похоже, накурились марихуаны, раз несете такой бред!
— Так он не оплатит?
— Не говорите глупостей.
— Коль скоро он ваш адвокат, обратитесь к нему за советом,
как вам быть.
— Да, он мой адвокат, но ездить ночью не в его привычках, —
со злостью сказала Красотка, — и он остался во Фресно, хотя мог бы уже быть
здесь. А.Б. Карр, конечно, душка, но водит машину, как старая баба. Он не
любит, когда его ослепляет встречный транспорт, да и раньше восьми утра не
встает. Вот и пришлось лететь сюда самолетом.
— Но он оплатил вам эти расходы, разве не так? — спросил
Селби, пристально глядя на Элеонору Харлан.
Она стойко выдержала его взгляд.
— Он оплатил стоимость моего билета на самолет, мистер
Селби. Это нарушение Уголовного кодекса?
Селби улыбнулся и, повернувшись к коллегам, сказал:
— Пошли. Пусть она отоспится.
— Но сначала я приму ванну. Заходите еще, джентльмены,
всегда рада вас видеть, — с усмешкой проговорила Красотка.
Глава 14
Шериф Брэндон, вытянув длинные, кривоватые, как у всякого,
кто большую часть жизни провел в седле, ноги, задумчиво уставился на носки
своих поношенных сапог.
— Да, Дуг, газетка прямо-таки пригвоздила нас к позорному
столбу. Но при этом я не могу ткнуть в какое-то конкретное место в статье, меня
возмущает все. Я не силен в литературоведческих терминах, чтобы
охарактеризовать стиль этой передовицы, но меня бесит то, что автор преподносит
свое суждение как единственно возможное на всем белом свете.
— Я тебя понимаю, Рекс, — улыбнулся Селби. — Тебя бесит
безапелляционность редактора. Ты порой забываешь, что читаешь писанину
придурка, настроенного к нам враждебно, и у тебя вырабатывается комплекс
неполноценности. Послушай еще разок и не бери в голову.
Он взял со стола шерифа газету под названием «Клинок» и
принялся читать редакционную статью.
«Ни для кого не было неожиданностью, что вновь пришедшая к
власти судейская клика, возглавляемая такими прожженными интриганами, как
Селби, не замедлила начать преследовать своих политических противников.
Когда во время достопамятной кампании по отзыву впервые
высказывались подобные опасения, почитатели Селби встретили их насмешками и
заклеймили их как пропагандистскую клевету.
Однако не прошло и трех месяцев пребывания Селби в должности
— и вот мы уже являемся свидетелями того, как высшие должностные лица округа
умышленно игнорируют всякие доказательства, со всей определенностью указывающие
на то, что одна молодая женщина, оступившись на пути, усыпанном розами, и испив
горькую чашу разочарования, выбрала «легкий путь ухода из жизни». Мы также
становимся свидетелями того, что шериф с окружным прокурором всеми силами
стараются представить самоубийство убийством.
Единственная цель подобной фальсификации — провести
расследование на деньги налогоплательщиков, которое под умелым руководством
нашего окружного прокурора преуспеет в обливании грязью отдельных граждан,
занимающих видное место в политической жизни округа и имевших, к сожалению,
несчастье честно и открыто выразить свое нетерпимое отношение к засилью клики,
окопавшейся в здании суда.
Однако расплата настигнет ее, когда официальные лица,
использовав это самоубийство как средство очернения добропорядочных людей,
попытаются уйти от ответственности. Не выйдет, мистер шериф и мистер окружной
прокурор, не обольщайтесь на этот счет. Даже если смерть Евы Даусон явилась
результатом убийства, а не самоубийства, то ваша прямая обязанность — найти
убийцу и добиться его осуждения. Пожалуйста, не транжирьте деньги
налогоплательщиков на расследование, единственная цель которого — опорочить
ваших политических оппонентов. Занимайтесь своими прямыми обязанностями. Если
это убийство, производите арест. А произведя арест, добейтесь осуждения
виновного. Если вы имеете дело с самоубийством, прекратите ваши пустые хлопоты
и ваши попытки дискредитировать тех, кто имеет иные политические взгляды.
Другими словами, джентльмены, примите то или иное решение.
Если вы такие великие знатоки своего дела, как ваши сторонники пытаются
заверить избирателей, вы мигом раскроете это преступление. Если же вы
непорядочны настолько, что для вас самоубийство бедной девушки — предлог для
преследования тех, кто не разделяет ваших взглядов, пусть избиратели знают
это».
Кончив читать, Селби скомкал газету и швырнул ее в корзину.
— Мы с тобой, Дуг, балансируем на краю пропасти, — заметил
Брэнд он.
Селби, по обыкновению, молча кивнул.
— Я не думаю, что Ева Даусон покончила с собой, — продолжал
шериф. — Над этой историей с пулевым ранением тоже надо голову поломать, как бы
прощелыга доктор ни уверял нас, что это самострел.
