—А ты, мил человек, посиди пока с ребятами на бревнышке,— Герман указал глазами на поваленное бревно метрах в пяти от нас.
—Отчего не посидеть, раз надо,— вздохнул бригадир.— Посижу, конечно.
В сопровождении Дениса и Сергея Семен Аркадьевич поплелся к бревну и уселся, нервно комкая в ладонях кепку. Парни устроились по бокам от него, чуть отодвинувшись, чтобы не получилось достать неожиданным ударом и сразу поймать мужика при попытке к бегству.
Афганцы продолжали бодро перекидывать коробки в машину. Мелькали коробки, руки, слышался смех и прибаутки парней. Ребята работали слаженно, не останавливаясь ни на минуту. Леха, по просьбе Германа, вооружившись ручкой и блокнотом из машины, считал коробки. Двое парней рядом с ним бдительно следили за окружающей обстановкой.
Через пятнадцать минут на дороге показался знакомый «москвич». Свернул на грунтовку, и давя хрустящий под колесами мелкий щебень, поехал к нам. Спустя пару минут машина остановилась на поляне. Дверь, клацнув, открылась, Воха вихрем выпрыгнул из машины и понесся к командиру.
—Дежурный подтвердил,— доложил он.— Есть такой. Его бригада здесь работает, вагоны разгружает за наличку. Человек десять-пятнадцать постоянно дежурят, днем и ночью работают. Студенты, которым стипендии не хватает, бичи разные, даже доцент есть, на кооперативную квартиру копит. Имеется пара агрессивных, особенно когда выпьют, но большинство народа абсолютно безобидно, работяги настоящие. Семен Аркадьевич у них бригадир, всё верно. Иваныч сказал, безвредный вроде. Действительно по станции шныряет, ищет, где заработать, способен украсть по мелочи что-то, но с крупняком не связывается. Так что, можете его отпускать.
—Серега, дай ему пятерку, как и обещал, потом разберемся,— попросил я.
Опер протянул деньги, облегченно вздохнувшему мужику.
—Держи.
—Ну вот, всё выяснилось, а ты боялся,— Денис, с другой стороны, так дружески хлопнул бригадира по плечу, что Аркадьевича перекосило.
—Всё, уматывай отсюда,— обратился к грузчику Герман.— И чтобы духу твоего и твоих алкашей здесь не было, пока мы не уедем. Понял?
—Понял,— вздохнул мужик.
—Раз понял, иди отсюда, не задерживайся.
Семен Аркадьевич встал, сжимая в кулаке пятерку и, испуганно поглядывая в нашу сторону, быстро засеменил в сторону депо.
—Так, с одной проблемой разобрались,— вздохнул Герман.— Леха, что там у нас? Сколько осталось?
—Ещё девяносто три коробки,— бодро отрапортовал заместитель, стоящий рядом с машиной.
—За полчаса уложитесь?
—Минут сорок нужно ещё.
—Работайте.
—Хорошая у вас команда,— похвалил я.— Всё слаженно делаете, без лишней суеты и трепа.
—Парни армию прошли, за речкой побывали,— пояснил Герман.— Дисциплина в них кровью вбивалась. В Афгане раздолбаи быстро погибали и других подставляли. Там жизнь отучала херней маяться.
—Герман и на гражданке пацанам не дает расслабиться,— улыбнулся Денис.— Каждую операцию планирует до малейшей детали. Промахи и ошибки наказываются, и деньгами, и дополнительными нагрузками. С особо «отличившимися», командир спарринги проводит. В полный контакт. После этого желающих нарушать дисциплину и страдать раздолбайством не находится.
—Ого,— я с интересом глянул на невозмутимого Леопардыча.— Суровый у вас командир.
—А ты думал,— ухмыльнулся Денис.— Не подарок, однозначно. Зато никогда не предаст, не подставит и всегда поможет.
—Чего ты из меня монстра делаешь?— недовольно буркнул немец.— Спарринги я всего два раза устраивал. Но там без них никак нельзя было. Сильно парни накосячили.
—Зла не затаили?— полюбопытствовал я.
—Нет,— кратко ответил капитан.— Сами извиняться потом приходили, когда оклемались. С понятиями ребята. И вообще таких парней, как наши, только суровой дисциплиной можно удержать. Иначе никак. Стоит поблажку дать, всё развалится. Начнут бухать, драться в кабаках, на дисциплину забьют. Завалить кого-то в пьяной разборке могут. Афган — дело такое, убивать наши ребята научились, а вот к мирной жизни привыкают долго и трудно. За брошенный в их сторону матюк или косой взгляд некоторые искалечить могут. Государство ими почти не занимается, приходится мне. Если бы мы с барыгами не сотрудничали, для наших ветеранов и инвалидов деньги не зарабатывали, половина бы уже за решеткой сидела или погибла бы. А сейчас делом занимаются, смысл жизни появился, и боевое братство в мирной жизни не распалось. Все друг друга знают, ещё за речкой воевали и тут за товарища готовы жизнь отдать. Слишком пафосно звучит?
—Да нет,— пожал я плечами,— нормально.
—Так и есть,— убежденно сказал Герман.— Многих моих пацанов, осознание, что они нужны команде и помогают своим, от разного дерьма удерживает.
—Это, да,— согласился Сергей.— Люди у нас разные. Кто-то смог пережить и вернуться к нормальной жизни. Кто-то ещё кричит по ночам, способен сорваться и натворить дел из-за пустячного, на первый взгляд, повода. Не у всех психика справилась и могла адаптироваться. Но у всех в душе Афган остался незаживающей раной. И пока мы существуем, она будет болеть. А лица убитых, тела разорванных минами и гранатами пацанов, разбитая техника и горящие кишлаки — стоять перед глазами.
Помолчали пару минут, отдавая дань погибшим за речкой.
Денис вздохнул:
—А я, наверно, после Афгана жить как обычный человек никогда не смогу. Ходить каждый день на работу, получать зарплату, дети, семья, не мое это. Скучно так, что зубы сводит. Я кайф получаю, от чувства опасности, риска, боя, да такого, в котором пули рядом свищут, и каждый миг может стать последним. После того, как выжил, победил, вообще эйфория захлестывает. Никакой наркотик не сравнится.
Глаза Дениса лихорадочно блестели в полумраке.
Я усмехнулся и с выражением продекламировал:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
—Здорово,— встрепенулся афганец.— Как точно сказано. Именно это я чувствую. Кто написал?
—Пушкин. «Пир во время чумы»,— просветил я.
—Вернемся в Москву, обязательно заскочу в библиотеку, найду этот стих,— пообещал Денис.
В руке командира захрипела рация, прервав разговор.
—Первый, я второй. Как слышно? Прием.
—Второй, я первый. Слушаю тебя.
