После того, как мы добрались до леса и ушли с открытого места под густые кроны, поэкспериментировал с подбором оптимального темпа, понял, что Шубина постоянно «держат» сразу двое одаренных, имеющих сродство с Жизнью, и ускорился еще немного. Благо, двигались мы без «Хамелеонов», а один из парней Якоря уже взял под контроль всю группу и уже разок обновил бодрячки.
На такой скорости расстояние пожиралось в разы бодрее, чем днем, так что к месту захоронения Тани, Марины и Кости мы добрались всего за пять с половиной часов, приподняли часть дерна по разрезу и… вернули его обратно: убедившись, что я привел рейд не абы куда, и дождавшись серии непонятных жестов от одного из своих людей, Владимир Игнатьевич попросил отвести его к месту последнего боя дочери.
Боец, поделившийся мнением с хозяином, двигался, как очень опытный засечник, слышал лес и правильно реагировал на десятки «мелочей», которых в принципе не замечали даже рейдеры, соответственно, мог быть только следопытом. Этот вывод помог додуматься до истинных мотивов просьбы Шубина и согласиться продолжить движение: да, я понимал, что этот мужчина до сих пор не уверен в том, что я сказал правду, поэтому готов и к миру, и к войне, но нисколько не обижался. Ибо понимал, что на его месте сделал бы то же самое.
Следующие три с лишним часа мы мчались по лесу приблизительно в том же режиме, разгоняя живность, поднимая в воздух стаи птиц и нисколько не напрягались. Ведь вся наша группа жаждала крови, поэтому молилась о встрече с корхами, китайцами или, хотя бы, со зверьем с Той Стороны. Увы, как я ни вглядывался в окрестности чувством леса, не видел ничего крупнее лисы. А потом вы вынеслись к знакомому валуну, разогнали хищную мелочь, обгладывавшую кости звардов, и меня захлестнула очередная волна отчаяния.
С этого момента и до завершения мотаний «следопыта» я сидел на земле, невидящим взглядом смотрел на ублюдочный камень и вспоминал Татьяну. При этом настолько сильно ушел в себя, что не контролировал происходящее в округе и не реагировал даже на обращения. В результате пришел в себя только после того, как почувствовал прикосновение к колену, сфокусировал взгляд на Шубине, обнаружившемся напротив, и не сразу понял, что он мне говорит:
—Ратибор Игоревич, мы закончили. Мой человек подтвердил все ваши слова. Более того, осмотрев место вашего боя с китайцами, заявил, что Марина при всем желании не смогла бы найти более подготовленного проводника.
Я равнодушно пожал плечами, так как моя подготовка не позволила заметить момент удара тенетами праха и позволила убить Свайку.
—А еще я расспросил рейдеров и узнал, что вы потеряли единственную подругу. Я вам сочувствую, и клянусь Силой, что этот ублюдок проклянет день, когда решился поднять руку на наших близких и родных!
—Думаю, он уже начал…— невесть с чего признался я. А когда во взгляде мужчины появилась злая надежда, объяснил, что имел в виду: — Целительница «Девятки» въехала ему по морде и, кажется, прикрыла этим ударом какое-то плетение.
—Можете сказать фамилию этой особы, чтобы я смог ее достойно отблагодарить?
—Громова. Мария Матвеевна. Она любила мою Таньку, как родную дочь, и сейчас наверняка сходит с ума от горя.
—Так же, как мы с вами…— выдохнул Владимир Игнатьевич, сел на землю, повелительным жестом отправил весь народ куда подальше и попросил рассказать о последних днях жизни Марины.
В тот момент, когда он озвучивал эту просьбу, в его глазах стояли слезы, и я не смог ему отказать. Хотя понимал, что каждое воспоминание о ее прошлом будет напоминать о Смирновой и рвать в клочья и без того израненное сердце. В общем, первый образ не мог выплеснуть словами чуть ли не полминуты. Потом потихоньку разговорился и на заметил, как вывернул душу наизнанку. Да, в конечном итоге сообразил, что Шубин «подтолкнул» меня каким-то навыком школы Разума, но мне было все равно — все время, «проведенное в прошлом», я был с Татьяной!
Не зацепил и вывод, сделанный этим мужчиной после завуалированного допроса:
—А ведь вы неплохо разобрались в характере Маришки, на самом деле ее зауважали, заботились о ней в разы больше, чем об остальных «туристах», и на самом деле сделали все, чтобы ее откачать!
Я промолчал, вытер рукавом мокрое лицо и покосился на ненавистный камень.
—За двумя первыми жертвами моего ублюдочного зятя идти планируете?— не унимался Шубин.
На этот вопрос я ответил:
—Нет. Они заслужили только презрение.
—Тогда давайте собираться в обратный путь…
…Обратный путь запомнился отдельными фрагментами. Хотя нет, не так: всю дорогу от места последнего боя до место временного захоронения Свайки я чувствовал себя ожившим куском льда — не произнес ни одного слова, не среагировал ни на один силуэт в области сканирования чувством леса и не «сопровождал» разумом ни одно свое действие. Не разговорился и после того, как вывел группу к замаскированной яме с тремя телами — молча убрал в сторону дерн, абсолютно бездумно вытащил из перстня лопатку и на какое-то время сосредоточился на ее мерных взмахах.
Потом, кажется, отмахнулся от предложения Якоря поручить переноску Свайки ее сослуживцам. Нет, раскладные носилки, протянутые им, все-таки взял. Но, уложив на них Смирнову и вцепившись в ручки, не выпускал их из рук до самой Стены, хотя «вторые номера» периодически менялись. Потом как-то сразу оказался в морге, под целительским корпусом форта, вроде, как кого-то посылал далеко и надолго, а потом на пару с Марией Матвеевной обмыл Татьяну и приставил к запястью кисть, невесть как оказавшуюся под рукой. Следующий фрагмент — одевание тела в ту самую белую футболку с алой вставкой, какие-то трусики, юбочку и босоножки — дался настолько тяжело, что не передать словами. Видимо, поэтому промежуток времени между подкрашиванием губ и перемещением в крематорий выпал из памяти целиком. Зато запомнился последний поцелуй в холодный лоб, слезы в глазах Громовой и гудение пламени в тот момент, когда в него заезжала домовина.
Как я оказался в «Мануле» — не знаю. Помню лишь, что пришел в себя на водительском сидении с подаренным браслетом, зажатым в правой руке, и обнаружил рядом с собой Тверитинова.
Слава богу, он просто молчал, невидящим взглядом уставившись в одну точку. Не шевелился, наверное, значительно часа два или три. А когда я смог заставить себя разжать пальцы и убрать браслет в бардачок, повернул голову, посмотрел мне в глаза и задал вопрос из одного слова:
—Почему?
—Я на Базу. Он выгорит. Подождет возвращения тут.
—Сможешь сюда вернуться?
На эту тему я, кажется, не думал, но ответ нашелся сам собой. Причем озвучивал его я, не чувствуя и тени сомнения в правильности принятого решения:
—Я вернусь только за ним. И улечу в Большой Мир. Ибо от Зоны и форта тошнит, а Таня считала, что мне туда надо.
—Что ж, может, так будет действительно лучше…— немного подумав, заявил он, пообещал отправить «те самые данные» на сервер обновления в понедельник утром и ссыпал мне в ладонь знакомые кольца: — Приезжал Пахом. Подходил к тебе с соболезнованиями, но ты его не услышал. Попросил передать — в них, вроде, материалы, срочно требующиеся твоему деду.
