Меня, естественно, тоже увидели. Но из-за того, что яркое летнее солнышко поднималось над Стеной аккурат за моей спиной, заметили только рост, потертый пятнистый комбез без знаков различия и волчий скок, так что обратились, как к одаренному не самого высокого статуса:
—Доброе утро, уважаемый. Ты ж, вроде, бежишь из форта, верно?
—Так и есть, ваш-бродь!— молодцевато отозвался я, зачем-то изобразив простолюдина, и перешел на шаг.
—А там, за воротами, случайно не было внедорожников или разъездных микроавтобусов?
Смеяться я, естественно, не стал. И подшучивать тоже. Хотя, признаюсь, так и подмывало:
—Нет, ваш-бродь, не было. И вряд ли будет: командование «Девятки» посылает транспорт только за очень высокопоставленным начальством. Ибо убеждено, что личный состав, прибывающий на службу, в состоянии пройти двести пятьдесят метров до КПП самостоятельно.
Девушка лет восемнадцати-двадцати, одна-единственная в компании мужчин, капризно топнула ножкой, упакованной в прелестный розовый ботиночек, а двое дворян чуть постарше вышли из себя и разбушевались. Правда, буйствовали от силы секунд десять. А потом я подошел достаточно близко, и самый глазастый из их телохранителей заметил цвет моих радужек:
—Служивый, ты что, засечник?!
—Ага…— кивнул я.— В смысле, засечник, но не служивый.
Тут аристократам стало не до перечисления кар небесных — они жадно вгляделись в мое лицо и очень быстро сообразили, что я еще совсем юн.
Тот, который постарше и покрикливее, насмотревшись на глаза цвета артериальной крови, вдруг допер, что нормальные подростки волчьим скоком не передвигаются, решил, что на меня можно наложить загребущие лапки, и заинтересованно прищурился:
—Парень, скажи, пожалуйста, когда ты прошел инициацию и до какой ступени какого ранга успел дорасти?
Говорить правду было бы не меньшим идиотизмом, чем лгать в глаза аристократу из Метрополии, изображая простолюдина, вот я и воспользовался единственной реальной возможностью выкрутиться из неприятной ситуации:
—В нашей общине, как, впрочем, и в вашем обществе, эта информация считается личной, а мы с вами, ваш-бродь, даже не родичи.
—Слышь, выродок, не хами — к тебе снизошел сам княжич Павел Алексеевич Горчаков!— сообщил один из телохранителей и демонстративно опустил руку на рукоять пистолета, торчащего из набедренной кобуры.
—Вы хотите сказать, что его сиятельству плевать на неписанные законы Российской Империи?— насмешливо поинтересовался я и на всякий случай влил Силу в проворство, навык школы Молнии, ускоряющий реакцию.
—Слышь, дурень, неписанные законы Империи существуют только для сла-… — начал, было, «умник» и… заткнулся. Ибо вещать прописные истины, чувствуя горлом характерные покалывания от лезвия моего тесака, запросто продавившего полог не самого дешевого комплекса защитных артефактов, оказалось несколько некомфортно.
Как и следовало ожидать, в момент моего возникновения за спиной этого недоумка его коллеги повыхватывали стволы, но я уже завелся:
—Господа, советую вернуть свои детские игрушки обратно — если вы воспользуетесь ими в прямой видимости караульных, несущих службу в том числе и на этой стороне Стены, то вне зависимости от результатов поднятой стрельбы вам засунут эти пистолеты в задницы и несколько раз провернут. Причем и тут, на границе Багряной Зоны, и в Великом Новгороде. Ибо община засечников в принципе не умеет спускать оскорбления в адрес любого из ее представителей, а значит, прервет все сотрудничество с Особой Комиссией, курируемой не кем-нибудь, а самим Императором Мстиславом Долгоруким, до получения ваших тушек на блюдечках с голубой каемочкой! И еще: а с чего вы взяли, что я слабее?
…Настроение, испорченное беседой с представителями высшего света и их прихлебателями, требовалось срочно поднять, поэтому, добравшись до восточной окраины Савватеевки, я посмотрел на часы, счел, что заявляться в гости к дядьке Пахому, представляющему интересы общины засечников на этом форпосте Империи, без четверти шесть утра будет не комильфо и решительно прошел мимо его особняка. Пока пилил по Таежной, лениво вглядывался в дома изрядно просевшим в мощности чувством леса и пытался представить, чем заняты те их бодрствующие жители, которых все-таки удавалось зацепить плетением. Тем же самым убивал скуку и после того, как свернул в Косой переулок — убедился в том, что клиенты единственной гостиницы городка и большая часть ее персонала в это время предпочитают спать, незримо поприсутствовал при «утреннем разводе» прислуги в особняке Елагиных, восхитился взаимному положению силуэтов, явно вырубившихся абы где после серьезнейшей пьянки в одном из «Номеров братьев Левашевых» и так далее. А чуть позже, на Березовой аллее, удивился количеству гостей, приехавших в поместье Нелидовых, прошел еще метров сорок до следующего забора, сфокусировал внимание на спаленке второго этажа особняка Перовых и невольно сглотнул: там разыгрывалась слишком хорошо знакомая сценка из серии «юная красавица, провожающая ночного гостя»! И если роль «юной красавицы», как обычно, отыгрывала не очень юная, зато невероятно красивая Елизавета Андреевна, то силуэт «ночного гостя» я видел первый раз в жизни.
Разозлился — жуть. Но понимая, что Перова вправе распоряжаться собой так, как заблагорассудится, задавил гнев, взлетел на ольху, на нижней ветви которой начиналась самая лучшая «тропинка», ведущая к светелке бывшей возлюбленной, сел так, чтобы меня можно было увидеть из окна, и немного подождал. Благо затягивать проводы эта женщина не любила и после ночных забав вставала с кровати только для того, чтобы одарить… хм… нынешнего мужчину прощальным поцелуем, выглянуть наружу, убедиться в том, что он взобрался на ажурную кованую ограду незамеченным, и помахать ручкой.
Не изменила своим привычкам и в этот раз. Пресекла попытку более крупного силуэта продолжить веселье и повелительным жестом заставила продолжить сборы, после их завершения плавно и очень эротично перетекла в вертикальное положение, проводила гостя до подоконника, обожгла коротким прикосновением чувственных губ и требовательно толкнула в грудь. А после того, как силуэт возник в поле моего зрения, позволив оценить породистое лицо, изысканность манер и примерную стоимость модного шмотья, подалась вперед и… смертельно побледнела.
Я прикоснулся указательным и средним пальцем к правой брови, дабы лишить Перову возможности в дальнейшем что-нибудь соврать, презрительно усмехнулся и спрыгнул на тротуар. Впрочем, шевеление губ, выдохнувших мое прозвище, все-таки заметил. Поэтому следующие полчаса-час, бездумно шарахаясь по Савватеевке, вспоминал именно это. Правда, перед глазами все равно мелькали картинки из недавнего прошлого, но все реже и реже. Ибо я прекрасно понимал, чем руководствовалась Лиза, меняя меня, засечника, на аристократа из Метрополии: чисто теоретически он мог вытащить ее в высший свет и подарить Счастливое Будущее, а я, экзотическая зверушка — нет.
«Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше…» — в какой-то момент напомнил себе я, неимоверным усилием воли задвинул куда подальше весь негатив, огляделся, сообразил, куда меня занесло, и отправился к Гараниным. А для того, чтобы не думать о предательстве своей первой женщины, забивал голову всякой ерундой — прикинул, чем можно было бы порадовать Пахома Яковлевича, его супругу и детей, заглянул в пекарню Марфы Шипиловой, набрал большой бумажный кулек пышущей жаром сдобы, впился в зубами в булку с изюмом и постарался насладиться ее вкусом.
