Пока забирал ключ-карту и коммуникатор, добирался до ближайшего входа в подземный гараж и спускался четвертый ярус, было еще терпимо. Но стоило выйти из лифтового холла, повернуть направо и увидеть двери двенадцатого бокса, как у меня пересохло во рту и ослабли колени. Но хуже всего стало после того, как я открыл правую дверь «Манула» и вдохнул застоявшийся воздух — мне вдруг показалось, что он пахнет Свайкой, и память услужливо напомнила, как я отрезал от трупа Смирновой кисть руки. В общем, силы духа хватило на считанные движения — открыть бардачок, вцепиться в браслет, качнуться назад и закрыть машину. А уже через пару секунд я пулей вынесся из бокса, заблокировал замок, волчьим скоком долетел до лестницы и помчался вверх. Правда, только до минус первого: добравшись до предпоследнего пролета, заставил себя перейти на шаг и придумал, как отвлечься от тягостных мыслей — быстрым шагом вернулся в ДОС, положил уже не нужную ключ-карту на стол, определился с тем, что надеть в дорогу, вытащил из сейфа комм и набрал Виталия Михайловича.
Ротмистр ответил практически мгновенно и обошелся без соплей. Спросил, где я нахожусь и не изменились ли мои планы, а после того, как получил ответы на эти вопросы, задал еще один:
—Куда и когда собираешься улетать?
—Мне надо в столицу. От силы на денек — матушка попросила передать подруге письмо и кое-какие подарки. Со вторым пунктом сложнее: меня тут ничего не держит, но из прямых рейсов из Саввате-…
—Дальше можешь не объяснять…— перебил меня он и предложил отличный выход: — Могу дать команду, чтобы тебя подкинули до Читы на «Урагане». Устроит?
Использовать ударный вертолет в качестве разъездного транспорта было за гранью добра и зла, но маг явно не шутил, и я осторожно поинтересовался, не выйдет ли ему это решение боком.
Ответ заставил выпасть в осадок:
—Все уже согласовано с начальником гарнизона, а пилот, выигравший право тебя прокатить, выведен из графика боевого дежурства и ждет команды.
—Что ж, тогда я, наверное, выдвинусь в сторону аэродрома прямо сейчас.
Тверитинов спросил, не буду ли я возражать, если он составит мне компанию, а минут через пять, прибежав к КПП, приказал дежурному открыть ворота, подстроился под мой шаг, вместе со мной вышел за пределы форта и решил подбодрить. В том стиле, который наверняка пришелся бы мне по душе:
—Есть новости о судьбе Горчакова. Во время этапирования в Великий Новгород у него начались явления ринита и носовые кровотечения. Целитель, проводивший обследование, наверняка был в курсе слухов, запущенных по его ведомству «неустановленным лицом», поэтому заявил, что эти симптомы появились из-за переохлаждения организма и на всякий случай связался со своим коллегой, работающим в столичном ИВС. Тот тоже не нашел у княжича ничего серьезного. В смысле, официально. Но, согласно самым последним «разведданным», Мария Матвеевна, приложила ублюдка проказой, а где-то по дороге от Савватеевки до Великого Новгорода он обзавелся еще и симфонией боли. Горчаковы стоят на ушах, пытаются продавить разрешение направить в ИВС своих целителей, но у них все никак не получается.
—А как же прямой выход на наследника престола?— спросил я и заставил мага холодно усмехнуться:
—Великий Князь им в этом не помощник: изучив материалы дела, он заявил, что виновный должен быть наказан по всей строгости закона и забыл о существовании этого рода.
Мои губы сами собой расплылись в мстительной улыбке:
—Миленько!
—В общем и целом — да…— согласился со мной Виталий Михайлович.— Но, как всегда, есть нюанс: глава Горчаковых считает главным виновником всех несчастий рода некоего засечника. Правда, ему пока не до тебя. И не только из-за болезни сына: он воюет с коалицией, возглавляемой Шубиными. Причем в одиночку, ибо большинство его прежних сторонников либо переметнулись к противникам, либо заняли нейтральную позицию, либо ушли в тину. А отец уже знакомого тебе Владимира Игнатьевича носит прозвище Питон. Ибо в принципе не умеет останавливаться на полпути. Додавит и Горчаковых. Без вариантов. Таким образом, тебе надо вести себя тише воды и ниже травы хотя бы до конца лета.
—А я особо высовываться и не собираюсь…— ничуть не кривя душой, заявил я, и спросил, что нового в войне с корхами.
Тверитинов потемнел взглядом:
—Экспериментальная группа, которую ты положил, оказалась далеко не единственной: за сутки-двое до твоего возвращения из-за Стены форты номер четыре, тринадцать и девятнадцать потеряли по одному составу рейда. Да, после получения информационного блока о новом составе рейдовых групп и рекомендуемой тактике их уничтожения удалось вырезать аж семь подобных «пачек», но погибших это, увы, не вернет…
…Улететь из Савватеевки, не простившись с Довголевским, было бы некрасиво, поэтому я набрал его сразу после того, как подошел к выделенному мне «Урагану» и поздоровался с пилотом, заканчивавшим предполетное тестирование. Разговор получился куда более теплым, чем я мог предполагать — полицмейстер, оказавшийся в курсе моих планов, заявил, что на моем месте сделал бы то же самое, попросил не пропадать из виду и пожелал удачи во всех начинаниях. А перед тем, как попрощаться, посетовал на инертность кадровой службы министерства внутренних дел, вроде как уже оформивших, но еще не передавших на подпись наградной лист и, тем самым, лишивших Аристарха Иннокентьевича возможности собственноручно вручить мне медаль.
Гибель Свайки сделала проблемы с Перовыми настолько ничтожными, что я с большим трудом задавил появившееся раздражение и смог удержать в себе матерную тираду, объясняющую мое нынешнее отношение к кадровой службе МВД, наградам и торжественным церемониям. Впрочем, это самое раздражение никуда не делось и действовало на нервы следующие четверть часа, если не больше. А потом пилот вертушки как-то понял, что я не в себе, уронил «Ураган» к самым кронам и устроил мне сеанс терапии экстремальным пилотажем.
В таком режиме полета заниматься самобичеванием было чрезвычайно сложно, и в какой-то момент меня начало отпускать. А во время захода на посадку даже развеселило, ибо ни разу не гражданская машина со спаренными шестиствольными скорострельными пушками под кабиной и внушительным «обвесом» на хищно растопыренных оружейных пилонах спикировала прямо к центральному входу в терминал аэропорта и, рубя лопастями воздух, зависла в двух с половиной метрах от земли.
Немалую толику «терапевтического воздействия» добавило и одурение народа, наблюдавшего за этим беспределом со стороны. Что нисколько не удивило, ведь я был не в комбезе, а в футболке, штанах полувоенного образца и кроссовках. Кроме того, выглядел заметно моложе призывного возраста, соответственно, мог вызвать когнитивный диссонанс даже без телодвижений. А они были: получив разрешение «выходить», я поблагодарил летчика за помощь, пожелал всего хорошего и попросил передать привет постоянному составу «Девятки». Потом снял шлем, дождался открытия фонаря, выбрался на металлическую рамку, прыгнул вниз волчьим скоком, вскинул к плечу правый кулак и вальяжно пошел к толпе, собравшейся возле широченных стеклянных дверей.
