«Прихожую» будущего «шалаша» под нижними лапами самой древней ели в округе соорудили в три пары рук, быстренько сняли насквозь мокрое шмотье, хорошенечко растерлись полотенцами, натянули теплые спортивные костюмы и носки, а потом принялись за «спальню». К сожалению, согреться работой не смогли, так как ее было не так уж и много, поэтому соединили два спальника молниями, влезли внутрь и распределили дежурства. А потом начался жуткий беспредел: Шахова заявила, что я самый горячий, а значит, обязан как следует согреть своих женщин, запустила ледяную руку под мою толстовку и аж застонала от удовольствия, а Долгорукая, вместо того, чтобы меня защитить, сделала то же самое!
Я чувствовал их эмоции, поэтому поддержал и развил изначальную идею. В смысле, сражался, как лев, за «остатки тепла», помог дамам скинуть большую часть моральной усталости и, в конце концов, сдался. Хотя к тому времени спальник превратился в самую настоящую душегубку, и никакой необходимости греться уже не было. Довольные победительницы вжались в раскочегаренное тело, зафиксировали бедра коленями и захотели поговорить. Что интересно, на одну и ту же тему.
—Скажи мне кто еще в июне, что я буду чувствовать себя счастливой, лежа в спальнике под елкой в жуткой глухомани вместе с сыном Оторвы и Императрицей, сочла бы его идиотом…— пробормотала Шахова.— А сейчас млею от удовольствия и хочу, чтобы это мгновение длилось как можно дольше…
—Я думаю почти о том же…— призналась Долгорукая.— Что аромату хвои, убаюкивающему шелесту дождя, уютному жару разгоряченного тела любимого мужчины и твоим пальцам, переплетенным с моими, не хватает только одного — возможности чувствовать ваши эмоции. А все остальное кажется правильным. Хотя каждая отдельная составляющая этого мгновения, по логике, должна шокировать.
Несколько «составляющих этого мгновения» могли подтолкнуть Дашу к мыслям о Ярине и казненном муже, поэтому я добавил обмену мнениями толику несерьезности:
—А я ни о чем таком не думаю. Лежу, обнимая самых восхитительных женщин на свете, и сам себе завидую!
Даша благодарно потерлась щекой о грудную мышцу и легонечко надавила коленом на мое бедро, а Лариса решила «пофилософствовать»:
—Любой нормальный герой-любовник добавил бы в это утверждение словосочетание «сразу двух», льстец заменил бы слово «женщин» на более ласкающее ухо «девушек», а мужчина-завоеватель обязательно добавил бы слово «своих» и опустил фразу о зависти, добы лишний раз подчеркнуть собственные заслуги. А нашему просто хорошо. И о чем это говорит?
—О чем это только не говорит!— хохотнула Бестия и «сокрушенно» вздохнула: — К примеру, о том, что раз Баламут в состоянии думать и связно излагать свои мысли, значит, спортивные костюмы мы надели зря…
…Забавно, но пятнадцатиминутная шуточная пикировка полностью вымела из сознаний этой парочки моральную усталость и… помогла Ларисе отключиться. Когда она заснула и тихонько засопела, Долгорукая, которой предстояло дежурить первые два часа, бесшумно приподнялась на локте, несколько секунд искала в моих глазах хоть какие-то признаки сонливости, а потом переползла повыше, коснулась губами уха и зашептала:
—С Язвой нам очень крупно повезло. Знаешь, в полузабытой прошлой жизни твоя матушка была живым воплощением неудержимого натиска и несгибаемой воли, а Шахова пряталась в ее тени и казалась ведомой. Однако где-то через полгода после исчезновения Оторвы я, анализируя очередное покушение, пришла к выводу, что выжила благодаря предусмотрительности и самоотверженности Лары. Месяцев через восемь-девять меня попытались отравить, и с тем же результатом. А осенью сто четвертого она первый раз закрыла меня собой и страшно обгорела. Я приставила к ней своих целителей и порядка двух недель была уверена, что после завершения очень долгого и муторного лечения она уйдет на покой. Ан нет, осталась. Более того, уже в сто седьмом закрыла меня собой второй раз. Хотя сектор, с которого по мне отработал водник в ранге Гранд, прикрывала другая телохранительница.
Тут Бестия прервала рассказ, несколько секунд невидящим взглядом смотрела сквозь подругу, а затем виновато вздохнула:
—Я ценила ее самоотверженность и преданность, но как Императрица, то есть, награждала, дарила дорогие подарки, жаловала неслыханные права и привилегии и искренне считала, что оказываю невероятную милость…
—Даш, не криви душой!— еле слышно прошептал я, сообразив, что это не так.— Если бы то, что ты только что сказала, было правдой, то ни Язва, ни моя матушка не считали бы тебя подругой и не любили!
—Моя дружба была «вертикальной», Рат: даже выворачивая перед ними душу, я чувствовала себя неизмеримо выше, ибо являлась Императрицей, а они, по сути, были обычными охранницами. Да, доверяла, как самой себе, да, делала для них неизмеримо больше, чем любой другой член рода Долгоруких делал для своих телохранителей, но Язва с Оторвой не были центрами моей личной Вселенной.
Я прислушивался к ее эмоциям, чувствовал, насколько ей стыдно, и в какой-то момент нашел нужные слова:
—Милая, «неправильная» дружба осталась в далеком прошлом, а мы живем настоящим. Поэтому воздавай им сторицей каждый божий день, и…
—Уже!— не дав мне договорить, выдохнула она.— Этот монолог — часть моей благодарности: я хочу, чтобы ты увидел ту часть жизни Лары, которая осталась в Большом Мире, понял, насколько эта твоя женщина надежна, и берег ее, как зеницу ока.
Надрыв, появившийся в ее душе в этот момент, здорово напряг, и я принял меры:
—Даш, совет примешь?
—Да.
—Отпусти ВСЕ прошлое раз и навсегда. И живи ТОЛЬКО настоящим. Тем, в котором ты любишь Ларису и мою матушку, ни разу не проявляла ни высокомерия, ни вздорности, ни барства и поровну делишь с ними новую жизнь!
Надрыв исчез, сметенный чувством благодарности, и Даша, вжавшись в меня всем телом, горячечно зашептала:
—Я люблю и тебя, Рат! Как выразилась бы Язва, «намного шире, чем ты можешь представить».
—Я чувствую…— без тени улыбки заявил я и переключил ее мысли на более комфортную тему: — Поэтому гоню вас вглубь Зоны, чтобы побыстрее «вытянуть» сродства к Разуму.
Она ласково коснулась губами моей щеки, несколько секунд воевала сама с собой, а затем отстранилась:
—Спасибо за поддержку — мне полегчало. А теперь спи, а то меня вот-вот загрызет совесть.
Я закрыл глаза, очень быстро заснул и «сразу же» проснулся. От тихого шепота Ларисы, склонившейся к другому уху:
—Рат, детектор…
Чувство леса активировалось само собой, и я, разобравшись, по какой траектории к нам приближаются силуэты ривзов, невольно скрипнул зубами:
—Дождь. Затерлись не все следы. Вот зверьки и пожаловали…
—Завалим?
—Ага!— кивнул я и влил восстановление в спящую Бестию. А когда она проснулась, продолжил говорить: — Ривзы. Надо валить, а потом уходить. Так что одеваемся, собираемся и готовимся к бою.
