—Степановну надо носить на руках до конца жизни: она показала нам с Язвой плетение своей собственной разработки, которое стоит миллиарды. И я не шучу: оно называется стазис и при использовании в фоновом режиме практически останавливает старение! Ты представляешь, что это значит для любой женщины?!
Этот монолог собрал воедино сразу несколько разрозненных фактов и сложился в единую картину:
—Вот чем она держит за одно место всю Базу! Поддерживает в тонусе все первое поколение, не показывая, как и чем именно. А с моими наверняка поделилась, ибо матушка не меняется от слова «вообще»!
—Верно…— подтвердила Бестия.— Софа заявила, что это плетение — только для своих, и взяла с обеих невероятно жесткую клятву Силой о нераспространении информации. Само собой, разрешив поделиться Знанием с тобой. Правда, после того, как ты вырастешь и заматереешь. В общем, удивительная женщина…
—Небось, пообещала удавить, если вы от меня сбежите?— представив более реалистичный вариант их беседы, ехидно спросил я, почувствовал, что Долгорукая напряглась, и потребовал объяснить, почему.
Женщина поколебалась, но все-таки начала колоться:
—По словам Степановны, это заклинание как-то завязано на твою Суть. Так что сбегать от тебя, мягко выражаясь, невыгодно.
—Это ведь не все, верно?— нахмурился я, продолжая контролировать ее щупом.
—Не все…— вздохнула она.— Если мы надолго слезем с подпитки, то заклинание пойдет вразнос и ускорит наступление старости!
Я закрыл глаза, сжал зубы, чтобы не взорваться, и… почувствовал успокаивающее прикосновение:
—Рат, не злись: тетя Софа защищает вас так, как может. Поэтому перед тем, как показать это плетение, предельно доходчиво объяснила, что дарит его женщинам пусть не родного, но горячо любимого внука, и заявила, что «все остальные шалашовки могут идти лесом». Говоря иными словами, мы знали, на что соглашались. И согласились без колебаний!
—Тогда почему в твоих эмоциях ощущается такое сильное напряжение?— угрюмо спросил я.
Даша криво усмехнулась:
—Это не напряжение, а горечь: женщина, которой я фактически никто, подарила бесценное знание только потому, что любит неродного внука и всем сердцем желает ему счастья; твои родители и дед живут чаяниями семьи и, не задумываясь, вцепятся в глотку любому, кто ей хоть чем-то угрожает. А род Долгоруких, де-юре считающийся абсолютным мерилом благородства, прогнил насквозь! И это…
—Даш, если ты живешь мною, то живи ЭТОЙ семьей!— еле слышно, но с нажимом потребовал я. А после того, как женщина начала расслабляться, добавил: — Итак, мы прервались на положении Права общины, в кото-…
—Я помню это положение: «Мой жилой блок — моя крепость»!— сказала она.
—Верно!— кивнул я.— Но защитница этой отдельно взятой крепости обязана считать себя неотъемлемой частью по-настоящему дружной семьи Елисеевых, а значит, должна подавлять всех остальных обитателей Базы не только умом, красотой и обаянием, но и абсолютной уверенностью в НАС!
—Я в норме, Рат, и за нас перегрызу глотку кому угодно. Просто… ладно, не буду повторяться, так что буду ждать вас с Язвой с нетерпением. И… пожалуйста, не высказывай Степановне недовольства: на ее месте я бы сделала то же самое…
С этого момента Даша «отпустила» внутреннее напряжение и словно забыла про нежелание расставаться — помогла мне разбудить Язву, поваляла дурака в ванной, во время одевания и перед завтраком, а сразу после него от всей души поцеловала меня в губы, обняла Шахову, пожелала удачи и «сдалась» Степановне, нарисовавшейся на пороге.
Матушка, донельзя впечатленная неподдельной страстностью поцелуя, приходила в себя почти всю дорогу до зала Совета. Впрочем, увидев Хому, кого-то дожидавшегося в лифтовом холле, переключилась в боевой режим и забыла обо всем «лишнем». Поэтому ровно в восемь напомнила Генриху Оттовичу том, что я ухожу в рейд, и заявила, что опоздавшим пора научиться уважать не только себя.
Почувствовав, что Оторва пребывает в самом худшем настроении из всех возможных, Председатель коротко кивнул и обратился ко мне с первым вопросом:
—Баламут, ты уверен в том, что Император действительно мертв?
—Клянусь Силой, что лично присутствовал на Воздаянии Императора Мстислава Четвертого, Долгорукого, закончившегося его смертью!— четко произнес я, сделал небольшую паузу и обвел присутствующих членов Совета тяжелым взглядом: — Я в курсе, что каждый из вас дал клятву о нераспространении этой информации, но хочу кое-что добавить: Дарья Ростиславовна все еще переживает гибель дочери, и мне бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из вас пытался лезть к ней с расспросами.
—А если нам потребуется что-нибудь уточнить?— проскрипел Хома.
—Обратитесь к моей матушке, к батюшке или к деду.
—Зачем, если есть возможность…
—Алексей Харитонович, это была не просьба, а требование!— рыкнул я.— Персонально для вас могу выразиться яснее: тот, кто полезет в душу моей женщины в грязных сапогах, лишится языка! Клянусь Силой!!!
Как и следовало ожидать, Генрих Оттович попробовал сгладить эффект от моего заявления и дал понять, что я перегибаю палку. Зря — я был и без того на взводе, поэтому высказал все, что думаю, без купюр:
—Знаете, мне надоел этот детский сад! Пока вы тут уточняете все, что в принципе можно уточнить, и греете задницы в удобных креслах, в Большом Мире решается судьба нашей общины, Российской Империи и, вероятнее всего, всего человечества. Причем решается не вами, а женщиной, которую вы ненавидите невесть за что: именно она казнила Императора, объявившего засечников виновниками эскалации конфликта с корхами, именно она смогла убедить сына организовать похищение всего руководства концерна «WTLS», именно она предложила стратегию переговоров с Императором Китая и так далее. А что за это время сделали вы?
—Да кто ты такой, чтобы предъявлять нам какие-либо претензии?— гневно воскликнул неугомонный Хомченко и окончательно сорвал меня с нарезки:
—Я? Де-юре — тайный советник Ратибор Игоревич Елисеев, начальник отдела по работе с засечниками Его Императорского Величества Канцелярии и кавалер двух высших орденов Российской Империи. Де-факто — посредник между общиной и будущим Императором, то есть, человек, от которого РЕАЛЬНО зависит в том числе и ваше будущее! Вопросы?!
Старый хрыч потерял дар речи, ибо, сколько я себя помнил, кичился тем, что до Вторжения был «аж» коллежским советником. А Председатель, которого классные чины никогда особо не интересовали, задал уточняющий вопрос:
—Как я понимаю, все это не шутка?
—В зале Совета я не шучу!— отрезал я.— Поэтому предлагаю закончить говорильню и заняться конкретикой: решить, кто отправится на переговоры, определиться с теми требованиями, которые нам жизненно важно продавить, и назначить лицом общины личность, реально заслужившую уважение среди рейдеров старой Стены и способную внятно выражать свои мысли. Впрочем, можете рассмотреть и второй вариант: распустить нынешний состав Совета и набрать новый. Из общинников, способных не только говорить, но и делать! На этом у меня все. Счастливо оставаться…
