Достала свои лекарственные травы и принялась их смешивать. Боярышник, листья березы, пустырник, рябиновы плоды и мята были ссыпаны в одну ступку, а позже залито кипяченой, но не горячей водой. Пусть настоится. Это на один прием, а надо много раз пить. В другой ступке смешиваю шалфей, тот же боярышник, лопух и настойку из сосновых шишек. Этого пить тоже много придется. А теперь, то что порицает церковь — заговоры.
— Болезнь болючая, хворь колючая к дереву тянется, от тела к корням передаётся. Траян — батюшка, дай мне сил и умений с хворью справиться и во славу твою и умение твое окунуться. Слово мое — ключ. Замыкаю.
Теплое молоко полилось на готовое блюдечко с изображением цапли. Надеюсь, бог услышит мою тихую требу. Позже я испеку хлеб и отнесу его к любому из существующих озер. А сейчас мне надо силу свою почувствовать, к брату в душу заглянуть.
Потянулась я внутренним взором к месту где в моем сознании тлеют угольки. Дунула на раскаленные угли, но ничего не произошло. Неужели не смогу? Траян — батюшка, помоги мне силой своей великой. Роду своему давнему Полозом зовущемуся.
Угли зашипели, заурчали пламенем мои руки облизали. Огонь сам ко мне в ладони пошел, сознание мое теплом обернул. Сказы старые, древние в голову мою хлынули. Знания вековые потоком полились, открыв мне мир прави на краткий срок. Увидела я землицу нашу будто шар во тьме висящий и ясным солнышком с одной стороны припекающий. Птицей к земле родно меня притянуло и я успела лишь край свой родной с высоты разглядеть.
— Не время еще, — шепнул мне провожатый Траян и в глаза меня на прощание поцеловал. — Видеть дам тебе, но слово молвить запрещу.
Исчезло ощущение тепла и присутствие праотца пропало. Я сидела на полу, подле своего больного и держала того за руку. Уже по стуку крови на его кисти я поняла, что все с ним хорошо будет. Траян руками моими помог своему сыну. Осталось только лекарскими травами его поднять на ноги, да слова специальные сказывать ежедневно над водой пациента.
Встала с пола деревянного и к ведру с водой отправилась. Вечерняя прохлада тронула меня за руки и защекотала нос. Пару раз чихнув, я все же вышла на двор, где сидела, наверное, полдеревни. А кто не сидел, тот стоял и на меня все смотрели.
— Встанет он месяца через два, — произнесла я. — Коли Траян даст, еще раньше, — добавила я и покачнулась устало.
Тут же рядом со мной Радим появился и на руки меня подхватил.
— Ладушка, что же ты так? — недовольно пробубнил он и сам меня в терем наш расписной внес. — Семиславушка.
— Колдун Радим, — тихо прошептала, — поделишься ли ты силой своей с женой своей?
— Да, — в его голосе появилось недовольство, но не из-за моей просьбы.
Я ощутила будто он сожалеет, что имея что-то нужное мне не может сам это отдать.
Осторожно потянулась к нему и припала к его губам. Стала пить его силу вместе с его дыханием и наполняться мощью чужой, горячей, кипучей, жалящей сознание.
— Любо, братец, — заулюлюкали за спиной нашей, но муж ни дрогнул под эти возгласы.
Наоборот, он сильнее меня прижал и быстро в дом снес.
Митор и Ульяна тут же оказались рядом и встали возле меня, будто ожидая чего-то. А я устало прикрыла глаза и провалилась в сон горячий, тягучий и крепкий.
17
Пациент встал через неделю. Что удивило даже меня. Только недавно я ему отвары с ложечки спаивала, а через неделю он передо мной в присядку проскакал, чтобы доказать что он мужик. Сильный и дееспособный мужик.
Две его дочери — голубицы вовсе от отца родного не отходили. По дому дела справляли и сразу в предбанник бежали, собирая по всей деревне снедь и дары для поддержания рода своего. Каждый норовил прийти "проведать" больного, а меня это раздражать стало. Когда выходишь во двор, а там люди незнакомые шатаются и кур моих пугают. На третий день я отправила пациента домой и стала сама ходить чтобы его отпаивать. Удивительно, но он очень быстро шел на поправку.
Через седьмицу пациент сам пришел. Принес мне крынку меда и в присядку пропрыгал до самой двери.
— Спасибо, Ведушка, спасибо родимая, — радостно улыбался мужик.
— Пусть дочери твои испекут хлеб пушистый и душистый. Вечером к озеру сходят и там на берегу оставят во славу Траяна, прародителя нашего. Парного молока вечером в блюдце налей и в сенях оставь. Пусть порог твой боги стерегут.
Дома кроме меня никого не было, но за пациентом дочери его пришли и довольные жизнью, аки голубки вылетели во двор.
Вот теперь можно расслабится. Мои в клуб пошли, муж и Митор на работе. Пора и мне делами занятся.
Пошла за тыквой в сени.
И откуда они у нас только берутся?
Муж все время с полными руками с работы возвращается. Да и девки мои то с огурцами, то с помидорами из клуба приходят. А я в глиняных ящиках в землицу приправы посадила под зиму. В доме у меня всегда все быстро росло. Надо найти здешнего гончара и попросить себе керамических поддонов высоких.
Пока думала какую тыковку на кашу пустить заметила тощего мужичка в рясе поношенной и грязной.
— Здравствуйте, — выпрямилась и посмотрела на его осунувшееся лицо.
В его нечесанных волосах застряла солома, а грязные длинные пальцы тычут в меня.
— Бесов кликаешь, чертовка? — засипилявил он щербатым ртом. — Небеса проклянут!
— Худобед? — удивленно прошептала я.
Неужели это тот "божий раб" о котором мне местные бабы сказывали?
— Вы сами на черта похожи. Да и вылезли будто из-под земли, — свысока посмотрела на его засаленные волосы. — На человека мало похожи.
— Раб божий душою чистым должон быть, — поправил он свою рясу на груди, пригладив место где след от рвоты остался.
— В таком виде к вам никакой прихожанин не подойдет. От вас карой небесной разит, — скривилась я. — Вам бы баньку и поесть нормально.
— Чертова баба, — начал плеваться волосатый нечесанный урод.
— Вы купатся идете?
Раз ему все подают, то я его хоть отмою, а то вшей разведет и по местным свою "волоснявую рать" пустит. Бегай потом, полынью мойся и гребнем на дворе по ветру вычесывайся.
Мужичек с ноготок губами повозил, глазищами поглазел, руками бороду огладил.
— А коли истопишь, пойду, — чавкнула образина и важно направилась в сторону бани.
— Воды себе наноси, — крикнула ему в спину. — Тут тебе не таверна и за спасибо я горбатиться не собираюсь.
Дед споткнулся, обернулся и такое обидчивое выражение лица было, будто я его последних трусов лишила.
— За спасибо, я вас во дворе обмою только, — добила я мужика привыкшего жить на "подаяния".
— А рясу мою помоешь? — прочвакало это нечто.
