Теперь мы с Яном находимся в его машине. Только он и я. Автомобиль стоит на обочине, в нескольких километрах от города, на фоне усеянного пшеницей поля; колосья качаются от порывов ночного ветра. Я выхожу на улицу, понимая, что внутри не могу дышать, и присаживаюсь на капот. Смеюсь и плачу. Одновременно. Мне плохо, потому что мне только недавно исполнилось семнадцать, и я выпила лишнего, чего вообще мне было делать нельзя.
«Ава,— говорит Ян,— моё терпение на твой трудный возраст заканчивается. Мне всё это очень, очень не нравится».
Знаю, что он меня не испепелил только потому, что когда-то обещал: если я когда-либо буду не в порядке, он приедет и ничего не расскажет родителям, если я его позову. А я обещала, что обязательно попрошу его о помощи.
Соображаю я сейчас плохо, но что-то мне подсказывает, что такими темпами он скоро заберёт своё обещание обратно, если я не перестану злоупотреблять его понимающим и всепрощающим отношением ко мне. От этих мыслей я и плачу, а вот смеюсь от собственной глупости.
«Зачаруешь их, чтобы они не поняли, что со мной?— спрашиваю я, имея ввиду своих родителей.»
На самом деле они сейчас спят. Спокойно спят, думая, что я в гостях у Вероники, и ждут меня лишь к утру.
«Скорее я зачарую тебя. Как следует встряхну разок твой разум, чтобы мы все, наконец, поняли, что с тобой происходит».
Начинаю плакать ещё больше. Ян закатывает глаза, вздыхает, но всё равно помогает мне. Вытирает мои слёзы и даёт попить воды. Потом держит волосы, пока меня тошнит. Закрываю глаза, ощущая тёплую широкую ладонь на спине. А когда открываю — оказываюсь у водоёма. И это озеро — не Червоное, не на моей ферме, а другое, которое я уже посещала… в других своих снах. А рука на моей спине, больше не рука Яна, а Константина…
Мягкая зелёная трава, синий, насыщенный оттенок неба, и лазурный воздух, окружающий нас. Я попала в свои прошлые сны — в которых всегда присутствовал синий цвет, Константин и Алена. Сейчас я была ею. Опять.
По моим плечам струились золотистые локоны. Я показываю Константину зияющую рану на ладони — резанную и глубокую. Рядом лежит окровавленный серп. Константин что-то отвечает мне, и на этот раз я слышу, что именно.
«Ты такая хрупкая… Люди такие хрупкие.»
Вот, что он говорил Алене в прошлый раз, чего я не могла расслышать.
Он хотел произнести что-то ещё, но сон оборвался. Оборвался криком. Отделившись от тела Алены, я видела её, теперь кричащую от боли. Вокруг неё была разлита большая лужа крови. Вижу её в подземелье, в знакомой тюрьме, среди клеток, и последнее, на чём могу сфокусироваться — её кудри, пропитанные красным цветом. Рядом журчит вода — алого цвета река.
5.Ночные гости
Просыпаюсь от собственного шёпота. Говорю вслух, пугая саму себя:
—Человек… человек… человек… Алена…
Только спустя полминуты осознаю, что голос — мой собственный.
Подрываясь, сажусь на кровать, невольно задевая Кинли. Он поднимает голову и тихо скулит, видя, что я взволнованна, пытаясь понять, что происходит, и грозит ли нам опасность.
Человек? Значит, Алена была человеком?— спрашиваю себя я.
Мои пальцы касаются волос, запутываясь в них, когда я держусь за голову. Навязчивые сны, которые преследовали меня в яви утомляли, страшили, запутывали. Вклинивались в разум, нарушая его целостность.
—Умерла подобно человеку?— снова сказала я вслух, задавая вопрос стенам.— И куда она пошла дальше? В другую жизнь или в ирий?
Константин лишился её, зная, что она где-то есть. Может поэтому он и набросился на меня в навьем лесу, заточил в пещере у болота. Он учуял человека и подумал, что я это и есть она. Он решил, что я Алена.
У меня в голове что-то начало проясняться.
Может поэтому тот, кого люди прозвали Кощеем, бросался на всех девушек и уводил их в явь? Похищал всех, но ему была нужна лишь одна. Он искал её. Искал среди множества других человеческих женщин.
А затем в моих мыслях всё прояснилось настолько, что я сказала:
—Возможно, мой сон — вымысел. Скорее всего, так и есть.
Я могла видеть собственное прошлое, но не чужое. На этом мои диалоги с собственным мозгом прекратились.
Отдышавшись, я встала с кровати, оглядываясь в пустой комнате. На пол за мной спрыгнул Кинельган и зацарапал когтями по паркету. Кроме нас здесь больше никого не было.
Минуя брошенное изумрудное платье, разложенное на стульях и окна, я направилась в соседнюю комнату, распахнув двери в которую, к счастью, не увидела там костомах. Они по-прежнему не заходили на мою территорию. Расправив на себе воздушное нижнее платье в котором была, я обнаружила, что оно почти не помялось и пошла к зеркалу, посмотреть, в каком виде после кошмарного сна волосы и лицо. Не то, чтобы мне было важно узнать, что я хорошо выгляжу. Нет. Мне нужно было подтверждение, что оно вообще моё. Мне хотелось увидеть там себя, а не другую человеческую девушку с золотистыми длинными кудрями.
Я посмотрела на своё отражение и с облегчением выдохнула. Мои ореховые глаза, мой прямой нос и острый подбородок, мои шоколадного цвета волосы. Моя родинка на правой щеке. Однако, впервые у меня закрался вопрос, который я не спешила себе задавать. А думала ли я, кем была сама? На самом деле? Моя жизнь, которая у меня сейчас есть — что она в себе таила? Что включала в себя моя душа? Сколько раз я попадала во тьму, перерождаясь? Сколько раз мою душу нёс на руках Велес или его слуги? Сколько раз я уже была в нави? Сколько я вообще жила и кем была до этого? Я сама себя не знала. Не была знакома со своей личностью. Я была будто человеком с амнезией. У меня отобрали память. Я заперта в собственном теле, точнее — не собственном. Я настоящая заперта в этом теле и мне не вырваться. Не до тех пор, как я погибну. Снова. В который раз?
От этих мыслей начинала кружиться голова, и мне пришлось опереться руками на комод.
Если Алена действительно была человеком, то где-то прямо сейчас была уже в другом теле, и Константин не знал — в чьём. Самая ужасная пытка, не так ли? На его месте я бы тоже сошла с ума. Он ещё неплохо выглядел на самом-то деле. И неужели он будет искать её множество столетий, пока девушка не настигнет ирия? Или не попадёт в ад. Ну, например. Будучи в ирии, вспомнив саму себя, захочет ли тогда она его найти? Ведь она знала его лишь в одной крупице своего существования. Всего каких-то несколько лет в океане бессмертия. Её душа — нечто большее. Это не она была лишь мгновением в его бесконечной долгой жизни, а он — в её жизни. Пронёсся, как мотылёк. Придаст ли она вообще значение той связи, что у них была? Сможет ли, соединившись в единое целое, её душа любить Константина, или малой части той любви уже не будет достаточно? А если она прежде любила кого-то другого в иных воплощениях?
Дальше я осеклась. Но мысли все же вырвались наружу. Я не смогла с ними совладать и начинала паниковать. Какая-то граница, которую никогда не должен переступать человек, была насильно разрушена моим перемещением в навь, и теперь меня атаковали рассуждения, которые могли открыть для меня либо саму истину бытия, либо напрочь свести меня с ума.
